В зале тихо, лишь в воздухе шуршит снег. Он падает и падает, прямо из пустоты — и я словно ребенок подставляю ладони. Снежинки падают, но не тают, и я могу бесконечно долго рассматривать их резные края.
Большая часть собравшихся мне безразличны и их сердца давно превратились в обледеневшие кусочки плоти. Но Артур и его дикие псы еще живы — такова моя воля. Воля истиной Белой королевы, не по праву рождения, но по праву древней силы, которая неподвластна и непонятна ни одной живой душе.
Я долго смотрю в глаза своего мужа: он оцепенел, но лишь снаружи. Его сердце бьется часто, гоняет по венам стынущую кровь. Глаза полны ужаса, а руки — я усмехаюсь — руки тянутся к мечу у пояса. Тому самому, который он ни разу не брал в ладонь, потому что был слишком слаб для подобной смелости.
— Ну давай, — предлагаю я и «милостиво» позволяю Артуру достать меч: короткий кусок стали с кучей разноцветных камешков на рукояти. — Ты все еще можешь попытаться ударить меня.
Я почти жду, что он сделает это, но толстяк Артур бросает меч на пол и обескровленными губами шепчет:
— Прости
— Нет, — я мотаю головой, прищелкиваю языком. — Нет. И, знаешь, если бы ты попытался убить меня, я, возможно, стала бы злее и случайно убила тебя в ответ. Быстро и почти безболезненно. А потом бы горько сожалела об этом импульсе. Спасибо, мой дорогой мертвый муж, что не дал мне шанса сделать этакую глупость.
Он все еще пытается выжать из меня жалость, не зная, что во мне больше не осталось ничего. Страх, боль, ненависть и даже любовь — я замерзла, стала вековым северным льдом. Я стала возмездием: скупым и беспощадным.
И мне даже не нужно ничего делать — достаточно лишь подумать, отпустить на свободу все те грязные мерзкие мысли, которые голос изо дня в день вкладывал мне в голову. Отпустить — и наслаждаться тем, как они становятся реальностью.
Я чувствую — вижу! — как кровь медленно леденеет в его венах, но при этом не дают ему умереть. Артур все еще жив — то, что нужно. Подвигаюсь ближе, удивляясь, что больше не испытываю к нему отвращения. Сейчас он — воплощение безупречного, созданного мною шедевра во славу Боли. И сами древние силы руководят моей рукой, когда я сжимаю его руку выше локтя.
Раздается треск сломанных внутри тела вен. Логвар вращает глазами и из его раскрытого рта раздается глухой, едва слышимый стон. Нет, так не пойдет. Я хочу слышать, как он будет петь. Он — и его смелые дружки.
Я провожу росчерк в морозном воздухе — и их глотки взрываются воплем агонии. Ведь сейчас их тела протыкают острые иглы лопнувших вен. Дырявят, буравят, словно пыточные инструменты в руках умелого палача. И этот палач — я, маленькая, изувеченная, безумная и самая нормальная из них всех, Белая королева Мьёль.
Я расхаживаю между ледяных скульптур, забавы ради роняя некоторые, чтобы потом растоптать осколки тел. Кровь и плоть надежно заморожены, и все же снежный наст становится грязно бурым — пятно реальности на полотне моей безупречной картине мести.
Когда Артур медленно оседает на пол, прямо животом в свои треснувшие чуть выше колен ноги, я с досады фыркаю. Как же он слаб! Дружки еще живы и даже пытаются сопротивляться: лицо одного проткнуто в двух местах, из глаза другого торчит обломок черепной кости. Даже жаль, что белизне не хватает ярко-алой краски крови, но сейчас мне уже все равно. Я не собираюсь облегчать их страдания, но они все равно уже мертвы, даже если думают иначе. Почти жаль, что все закончилось так быстро.
Оглядываюсь на свою работу: ледяные статуи безупречны, месть — идеальна. Вылеплена, выпестована как желанный и долгожданный ребенок.
Остался один, посланий штрих.
Мать.
Она до сих пор жива, и я с облегчением перевожу дух.
— Прости, что пришлось так долго ждать, — издеваюсь я, поглаживая ее ледяной рот. — Месть не может быть быстрой. Особенно та, которую готовишь от всего сердца.
Мать молчит. Я пожимаю плечами и начинаю делать то, что хотела сделать всегда, сколько себя помню — сцарапываю ее рот с лица. Сдираю губы, превращая их в снежную труху. Она как будто плачет и даже готова умолять подарить ей быструю смерть, но это будет слишком просто для нее. Слишком просто для меня.
Медленно, напевая себе под нос детскую песенку о Королеве мертвецов, которая придет и превратит сердца грешников в лед, я буквально стираю лицо своей матери. Превращаю его в буро-красную кашу. Отступаю на шаг, чтобы полюбоваться проделанной работой — и с сожалением понимаю, что она уже давно мертва. Я так увлеклась, что упустила этот момент. Впрочем, уже не важно.
Я испытываю что-то вроде облегчения из-за того, что грязная работа окончена. Жаль, что легче на сердце почти не становится. Хотя оно тоже давно заледенело, хоть продолжает качать по телу жизнь с упрямством маленького ребенка, который снова и снова запускает кораблик в слишком стремительный ручей.
Промозглый ветер услужливо распахивает передо мной дверь, а взрыв обледеневших стекол за спиной становится настоящим фейерверком. Часть осколков попадает в меня, но мне ничего не стоит стряхнуть их усилием мысли. Эта власть, это древнее могущество — они опьяняют.
Я иду — и в такт шагам новой Белой королевы стены замка покрывает безупречное льдистое полотно. Люди бросаются врассыпную, кричат. Те, кто не успевает убраться вовремя, застывают, становясь вечным украшением моего триумфа. Мне почти жаль их, но я давала достаточно времени уйти.
Чего я хочу? Тишины и покоя. Одиночества. Долгого сна ночами и сладких дневных грез. Я в состоянии создать свой мир, где не будет боли и издевательств. Где моя истерзанная душа, наконец, исцелится. Наверное, так и выглядит забвение. Я хочу оставить прошлое и кануть в забытье. И отец — единственная живая душа, которую я готова сохранить. Наверное, потому, что он всегда был таким же странным, как и я, хоть и прятался за маску правителя. Теперь я понимаю, что мы оба были одержимы своими страхами. Вероятно, у него даже есть свой собственный голос.
Я улыбаюсь и поворачиваю в коридор, лениво сталкивая с пьедестала огромную каменную статую моей матери. Та с треском падает, лопается на куски.
— Мьёль?
Голос брата жестко выбивает меня из размышлений о том, во что я хочу превратить свою новую обитель. Останавливаюсь и ищу его взглядом. А вот и он: прямо в конце коридора: темное пятно на фоне покрытых морозными орнаментами стен, пола и потолка.
— Ты почему не сбежал? — спрашиваю спокойно. Надо же, меня в самом деле больше не трогает его присутствие. Хотя маленькая женщина во мне не может не отметить, что растерянность вперемешку со злостью превратили его лицо в настоящее воплощение мужской красоты. — Уходи, пока есть время.
— Зачем? — только и спрашивает он простуженным голосом.
— Во имя справедливости, — отвечаю я.
Проклятье, Логвар все еще сидит где-то в глубине меня, иначе откуда эта ноющая тоска в груди, это нерациональное желание броситься к нему на шею и целовать так долго, пока не начнут саднить губы.
