Делаю шаг к ней навстречу.
Я хочу любить свою Белую королеву. Хочу разделить с ней свой последний вздох. Здесь, в обители пустоты, которая разрушена много лет назад и оживлена созданными мной иллюзиями. Я потратил последние искры своей жизни, чтобы убить монстра внутри моей Белой королевы. Монстра, которому подарил возмездие.
Слышишь, Кровь богов? Я стал для нее тобой: безумием и освобождением.
И теперь я знаю, что значит любить. Мы уже не спасем наши тела, но в моей власти спасти наши души.
Ведь у меня осталось одно, последнее чудо.
Для нее.
Для нас.
— Я так сильно люблю тебя, — шепчет моя Белая королева. — Мой голос.
Прижимается ко мне так сильно, будто хочет раствориться. Целует, проникает своей морозной любовью в мою кровь. Я хватаю ее за волосы, жестко оттягиваю голову назад, наслаждаясь цветом ее оживших глаз. Мне хочется сказать ей, что жизнь только начинается, что мы поплатились за свои грех сполна, выстрадали прощение выпитыми до дна полными чашами боли, но это будет ложь.
Должно быть, Рунн бы долго хохотал надо мной, и я хочу верить, несмотря ни на что он будет вспоминать меня добром.
Я подхватываю Мьёль на руки, ни на секунду не разрывая наш поцелуй. Я несу свою королеву вверх по ступеням, и иллюзии идут вслед за мной. Теургия бешено колотится в венах, рвет мое истерзанное тело болью. Все равно. Я счастлив. Впервые в жизни со мной нет голосов прошлого, нет недосказанности и лжи. Я смотрю в синие глаза Белой королевы и вижу там все то, что отчаялся найти в глазах любой женщины — бесконечную любовь. Мы оба безумны и сломаны. Но сейчас, в эти закатные часы нашего последнего дня, во всех тысячах миров нет никого счастливее нас.
— Раслер, смотри, — она показывает пальцем на пробегающего мимо мальчишку-поваренка. Он гнет спину в поклоне и пятится. — Ах ты стервец, отучу тебя воровать яблоки! — беззлобно грозит Мьёль.
— Хватит уже, — ей на ухо шепчу я. Сердце щемит так сильно, что пропускает удар за ударом. Я останавливаюсь, чтобы перевести дыхание.
— Скорее неси меня в постель, — шепчет Белая королева. — Люби меня, мой муж.
Ее ладонь на моей щеке отрезвляет своим теплом.
Я прижимаю свою драгоценную ношу еще сильнее и поднимаюсь по мраморным ступеням. Слуги бросаются врассыпную, но нам в спину несется «Счастливая!..» Мьёль краснеет, кусает губу.
— Хочу, хочу, хочу… — шепчет, бледнее.
— Моя нетерпеливое проклятье, — говорю я совершенную чушь.
Носком сапога толкаю дверь, вхожу — и Мьёль выскальзывает из моих рук, с шумом захлопывает ее за нашими спинами. И снова набрасывается на меня. Мы рычим, целуемся, касаемся как дикие звери рвем друг на друге одежду, смеемся, когда шнуровки не поддаются. Наслаждаемся резким треском ткани.
Я толкаю ее на постель, ласкаю взглядом безупречную белую кожу. Больше нет шрамов — они будут вечно лежать в могиле с той, другой. Я мог спасти лишь одну, и лишь ценой жизни второй. Мой выбор был очевиден с самого начала. Было так глупо скрываться от него столько дней, но я знаю — так нужно. Всему свое время.
— Мой Раслер, — прикрывая глаза, шепчет Белая королева.
Я опускаюсь перед ней на колени, развожу ноги Мьёль так широко, что она вся передо мной: с молочной кожей и идеальной влагой между ног. Мой язык уже там: ласкает, танцует, пробудет и жалит. Мьёль извивается, молит о пощаде и в дикой агонии зажимает мою голову коленями. Я жестко развожу их максимально широко и удерживаю колени руками. Хочу видеть ее такую: покорную, подчиненную, опаленную закатом наших жизней, что льется в окно вместе с уходящим солнцем. Знает ли она, как я люблю ее в эту минуту? Как безумно больно от того, что не могу подарить настоящую жизнь.
Мьёль приподнимается на локтях, ловит мой взгляд — и я вижу, что она все понимает.
— Я не жалею, — сквозь стоны произносит она, пока я поглаживаю ее между ног, наслаждаясь теплом и сладким запахом. — Ни о чем не жалею, мой король. Лишь, что не могу любить тебя еще сильнее.
И падает на простыни, умирая от моего языка и рождаясь снова.
Я ложусь сверху, дрожу от того, как горячо она обхватывает меня ногами, тянет к себе за волосы, ищет губы с таким жадным голодом, будто я последний глоток воды для умирающего от жажды. И я целую ее: глубоко и жадно, как не целовал никого и никогда.
Мьёль выгибает спину, запрокидывает голову, когда я медленно проникаю в нее.
Это слишком приятно. Это словно заново родиться в Грезах: быть всем — и ничем. Она такая влажная и горячая, такая открытая для меня. Мне кажется, мир начинает трещать по швам. Не созданные мной иллюзии, а реальность, которая не в состоянии вместить меня, переполненного счастьем и наслаждением.
Вот что значит любить свою женщину. Ту, что предназначена свыше.
Мьёль захлебывается, кричит громко и тянется ко мне губами, но я отстраняюсь. Хочу выпить ее до капли, запомнить этот миг, чтобы повторять его снова и снова.
Я врезаюсь в нее все сильнее и все быстрее. Она такая тугая и жадная, что я схожу с ума окончательно и бесповоротно. Не могу остановится и насытится. Сердце грохочет так громко, что я теряю над ним власть. Вот оно — истинное волшебство. То, что не в силах отобрать даже Костлявая. Оно сидит глубоко в нас, и я почти вижу крепкие нити, что связывают меня и Мьёль.
— Раслер, Раслер! — Мьёль колотиться подо мной, царапает в кровь спину, пытается подстроится под ритм и мне приходятся жестко придавить ее к постели. Она с шумом выдыхает — и начинает новый подъем по спирали. Выше и выше, каждый раз разрывая нашу тишину своей страстью.
Мы захлебываемся друг в друге. Сливаемся. Растворяемся. Становимся одной кровью и одной плотью.
А потом становимся собой в мире, где больше нет ничего настоящего и который реальнее всех существующих.
В мире, который я создал для моей Белой королевы.
Эпилог
— Разве здесь есть кто-то живой? — Эммер подняла с пола старый, покрытый инеем подсвечник. Рассмотрела его пристально, словно редкую диковинку, и тут же положила обратно. — Прости, Рунн. Я больше не буду, обещаю.
— Ты всегда так говоришь, — зло бросил он. Отодвинул девушку к стене и ткнул пальцем около носа. — Пошевелись только — и я снова надену на тебя ошейник.
Эммер торопливо кивнула, вжала голову в плечи.
«Будь оно все проклято!» — Рунн с досады пнул мраморный набалдашник как будто от какой-то статуи.
Ничего. Старые развалины — и пустота. Все покрыто вековыми льдами, и ни единой живой души. Но та тенерожденная сказала ему, что он здесь. Раслер — и Чаша жизни.
А в итоге…
— Там кто-то есть, — шепнула Эммер, указывая пальцем в сторону дверного проема. Точнее того, что от него осталось.
