Втроем спустились в ресторан, чтобы пообедать. Оркестр еще не играл, народу было немного, но догадавшись, что мы не спешим, официантка подавала на наш стол в последнюю очередь, сначала обслуживая самых нетерпеливых.
Я вспомнил разговор с Зинаидой Васильевной. Следует ли рассказать Марку, что ночью Окладин тоже зачем-то выходил из гостиницы?
Словно бы между прочим поинтересовался у Пташникова, как он провел ночь, не заснет ли у Ниткина, пока мы с Марком будем сидеть в засаде.
Чем-то мой вопрос показался Марку странным, он внимательно посмотрел на меня и опять склонился над тарелкой.
– Удивительно! – охотно ответил мне Пташников, продолжая жевать неподатливый шницель. – Обычно на новом месте долго не могу заснуть, сотню раз перевернусь с боку на бок, а тут сразу отключился, словно снотворного выпил. Если бы утром Михаил Николаевич не разбудил, еще бы спал. Это вы у нас по ночам любите разгуливать, – беззлобно подковырнул меня краевед.
Упоминание снотворного сразу навело меня на мысль – неужели Окладин пошел на крайность и усыпил краеведа, чтобы с какой-то непонятной целью, тайком от него, выйти из гостиницы?
Взвесив все обстоятельства, я решил пока не говорить Марку и Пташникову о странной ночной прогулке историка – сначала надо было самому разобраться, что к чему. А больше всего я рассчитывал на арест чернобородого, до которого, как мы надеялись, оставалось несколько часов.
Кто знал тогда, что человек, назвавшийся в гостинице Бусовым, приготовил нам новый сюрприз.
Глава шестая. Свидетельские показания
Ниткин жил в двухэтажном кирпичном доме вроде бы и не очень старой постройки, но таком заброшенном на вид, что казался древнее церквей, возведенных на территории Александровского кремля еще во времена Ивана Грозного. В серых стенах с обвалившейся штукатуркой темнели узкие, будто топором прорубленные окна, над облезлой крышей торчали закопченные печные трубы, над залатанной фанерой дверью покосился ржавый навес.
По шаткой деревянной лестнице со скрипучими ступеньками мы поднялись на второй этаж, в темном коридоре с трудом нашли дверь в квартиру Ниткина – и словно попали в другой дом, в другой мир. Мне подумалось, что такие ухоженные и уютные квартиры бывают только в хороших, дружных семьях.
Войдя в квартиру и неуверенно осмотревшись по сторонам, Пташников осторожно поинтересовался у встретившего нас Ниткина:
– У вас такой порядок, что сразу чувствуются женские руки. Где же хозяйка?
Мне самому легко представилось, как в прихожей появляется опрятная радушная старушка с добрым морщинистым лицом – жена Ниткина. Но этого не случилось.
– Хозяйка в Москву уехала, с внучкой нянчиться. Сын у меня после армии в столицу подался, поближе, как он сказал, к цивилизации. Там и женился на москвичке…
Мне послышалась в голосе Ниткина горечь. Видимо, не все ладно было и в этой семье.
– Так что порядок у меня относительный, – сменил Ниткин тему разговора. – Без хозяйки и дом сирота. Но голодными вас не оставлю. Прежде чем уехать, жена столько всего наварила и напекла – холодильник битком набит. Вот мы его сейчас и разгрузим, мне одному все равно столько не съесть.
Не слушая наших заверений, что мы плотно пообедали в ресторане, Ниткин усадил нас за стол.
– Вот именно – пообедали. А у меня будете ужинать, – добродушно проворчал он и ушел на кухню.
Квартира у Ниткиных была небольшая – прихожая, две смежные комнаты и кухня, добрую половину которой занимала неуклюжая печь с плитой.
Над покрытым белой скатертью широким столом висел старомодный абажур с кистями, к стене прижался обшарпанный книжный шкаф и более современный, полированный сервант с посудой, между ними втиснулся диван с валиками.
Над диваном, под стеклом в большой раме, висели фотографии родственников Ниткиных. Чаще других на них красовался темноволосый скуластый парень с веселыми глазами: возле гоночного велосипеда, на мотоцикле, за рулем новенького легкового автомобиля.
На последней фотографии выражение симпатичного лица парня было и лукавым и вместе с тем горделивым – знай, мол, наших, собственной машиной обзавелся.
Заставленные кактусами окна квартиры Ниткиных выходили на территорию кремля. Солнечные лучи в последний раз высветили кресты на Троицком соборе и погасли, к окнам подступили синие сумерки.
В церковь Марк решил идти в полночь – появляться раньше не имело смысла, а позднее можно было нос к носу встретиться с чернобородым.
Свое обещание Ниткин сдержал – приготовленного им ужина хватило бы на десяток голодных мужчин, а он все расстраивался, что нет жены, которая угостила бы нас «по-настоящему».
Мы искренне успокаивали гостеприимного хозяина, однако при этом я подумал про себя, что его жена уехала в Москву весьма своевременно, – ее присутствие стеснило бы нас, а особенно, наверное, Пташникова, который, как мне показалось, не был большим любителем женского общества. Я не спрашивал старого краеведа, но почему-то был уверен, что он убежденный холостяк.
Подав на стол кофе в таких больших кружках, что из них впору было пить квас, Ниткин спросил, почему вместе с нами не пришел Окладин.
– У него с утра лекции, очень торопился в Ярославль, – объяснил Пташников, мелкими глотками с удовольствием отпивая кофе.
Ниткин поставил свою кружку на стол:
– Какие могут быть лекции в воскресенье?
– Действительно, ведь сегодня суббота, – чуть не поперхнулся Пташников. – Как я сразу не сообразил? И Окладин хорош, не мог придумать более подходящей отговорки.
Однако Марк быстро, с какой-то непонятной поспешностью нашел другое объяснение поступку историка:
– Михаил Николаевич из отпуска едет, целый месяц в календарь не заглядывал, вот и ошибся – решил, что завтра понедельник. Со мной такое тоже бывало.
– Вроде бы Окладин не тот человек, чтобы потерять счет дням, – недоверчиво заметил я и опять, в который раз, вспомнил сообщение Зинаиды Васильевны о ночной прогулке историка.
– Это точно, – согласился Пташников. – Наверное, у Михаила Николаевича не только каждый день, но и каждый час на год вперед расписан. Я думал, такими пунктуальными только немцы бывают.
– Жаль, что он не нашел возможности зайти ко мне, – огорченно произнес Ниткин. – Хотелось узнать, как у него обстоят дела с докторской диссертацией. Вам он ничего не говорил?
– Когда? Мы только вчера познакомились с ним в электричке, – сказал Пташников.
– Ах, вон как! Тогда все ясно. Как я понял, Михаил Николаевич сходится с людьми трудно, вряд ли он поделился бы этой историей при первой же встрече.
– А что за история? – простодушно спросил Пташников. – Нам вы ее не расскажете?
Не трудно было заметить, что разговор об Окладине всерьез заинтересовал Марка, он не спускал с Ниткина глаз. А тот, как было видно по выражению его лица, уже раскаивался, что завел этот разговор, однако оборвать его тоже не нашел возможным.
