Адвокат осмотрел помещение и, не найдя ничего, что заслуживало бы внимания, прошёл на кухню.
– А где же мышь?
– Коридорный убрал. Я велел. А зачем она вам?
Грустным натюрмортом смотрелся недоеденный ужин: слегка подсохшая колбаса, уже чёрствая краюха хлеба, порезанная дольками и приправленная постным маслом редька, сало, два солёных огурца и остатки квашеной капусты в миске. На полу валялась откупоренная бутылка подсолнечного масла размером с обычную «косуху»
[5] с этикеткой «Маслобойный завод Г. Ломагина». Такая же бутылка, только не початая, хранилась и на подоконнике.
Ардашев поднял бутылку, понюхал и сказал:
– Полагаю, здесь произошло убийство. Этот Орешкин был отравлен подсолнечным маслом, которым он заправил редьку и квашеную капусту. В тот момент, когда ему стало плохо, он, вероятно, схватился за стол и бутылка упала. Масло разлилось. Мышь прибежала на запах и, отведав отравленного продукта, сдохла. Я, конечно, могу ошибаться, но эксперт, который проведёт химический анализ оставшегося масла – нет.
Ардашев заткнул горлышко пробкой и протянул бутылку Поляничко. Тот поморщился и сделал знак глазами помощнику. Каширин покорно принял объект будущей экспертизы.
– В таком случае предстоит выяснить, где была эта бутылка куплена, – заметил Поляничко.
– Так никто её не покупал, – заговорил коридорный. – Намедни тут явился приказчик маслобойни Ломагина и спросил, можно ли для рекламы расставить у двери каждого жильца по бутылке этого масла. Мол, новый сорт семечки поступил. Я разрешил.
– Но откуда тогда здесь две бутылки? – не понял Каширин.
– Знамо откуда. У докторши Орешкин и стащил, – пояснил коридорный. – Она из квартиры почти не выходит на улицу. Только во двор.
– Как выглядел тот приказчик, помните? – осведомился Поляничко.
– С усами и бородатый, как цыган, аж до самых глаз. В пальто, шапке и сапогах.
– А сколько лет?
– Не знаю. Я его метрики не видел. Моих, должно быть, лет.
Поляничко уставился на Ардашева и спросил:
– То есть вы считаете, что это была вторая попытка отравить Кирюшкину с одной и той же подсказкой – крысиным хвостом?
– Именно так.
– Но ведь мышь здесь оказалась случайно. Она могла и не прибежать. Тогда какая связь была бы между отравленным маслом и посылкой с крысиным хвостом? – вопросил начальник сыскного отделения.
– Связь самая прямая: масло, и я в этом совершенно уверен, отжато из семечек, протравленных мышьяком для уничтожения крыс и мышей. На рынке это «добро» продают мешками. По правилам торговли они помечаются надписью «яд». Только экспертиза, как я уже говорил, может подтвердить или опровергнуть мою гипотезу. Предлагаю дождаться результатов. Метод определения наличия мышьяка в организме человека изобретён в Англии более полувека назад и трудности не представляет. Любой земский доктор в состоянии воспроизвести пробу Марша. Если окажется, что в желудке Орешкина и в подсолнечном масле содержится мышьяк, то вывод будет однозначный – это отравление. Самоубийство, в данном случае вообще маловероятно, а, если подтвердится моя гипотеза, оно будет исключено полностью.
– Да какое там самоубийство, если покойный решил скрасить ужин бутылкой водки! – скрипнув зубами, возмутился Каширин. – Или вы, Клим Пантелеевич, нас совсем за простаков держите?
– Вот-вот, – поддержал помощника Поляничко. – Не будем гадать, господа. – И добавил: – Проследите, Антон Филаретович, чтобы санитары отвезли труп в прозекторскую городской больницы. Пусть сделают вскрытие. Благо родственников у Орешкина, насколько я знаю, в Ставрополе нет, и разрешения получать от них не придётся. Доктора люди грамотные, с них и спрос. А наше дело – ловить жуликов и убийц.
Поляничко достал табакерку, заложил в ноздри табаку и со сладостным наслаждением трижды чихнул в накрахмаленный носовой платок. Крякнув от удовольствия, сказал:
– Что касается судьи. Сырная кнопка была намазана отравой растительного происхождения. Точно определить само растение не удалось. Но судебный медик считает, что это цикута, или, если по-нашему, вёх ядовитый. Говорят, Сократа отравили именно им.
– Как сказать, – изрёк Ардашев и покачал головой Ардашев. – Последние минуты жизни греческого философа довольно подробно описаны его современниками. По их воспоминаниям, после принятия яда, Сократ двигался, потом почувствовал тяжесть в ногах и лёг на спину. Он уходил в мир иной спокойно, без лишних мучений. Такой конец обычно свойственен воздействию на организм болиголова пятнистого, но не цикуты. От неё страдают тошнотой, рвотой, идёт пена изо рта и наступает паралич. Разве у судьи были такие симптомы?
– Не припомню, – согласился начальник сыскного отделения. – Он, замечу, держится молодцом. Идёт на поправку. А сначала мы думали, что не выкарабкается.
– Это неудивительно. Действие отравляющего вещества было очень сильным. Полагаю, что преступник многократно выпаривал яд, добиваясь высокой концентрации, после чего обмазал полученной кашицей остриё сырной кнопки, установленной на судейском кресле.
– Похоже на то, – кивнул главный сыщик.
– Ефим Андреевич, вы известите меня о результатах вскрытия Орешкина?
– Не беспокойтесь, Клим Пантелеевич, сразу же сообщу. У нас катастрофически мало времени. Надеемся на вашу помощь.
– Что ж, буду ждать. Однако не забудьте провести экспертизу и с той закрытой бутылкой, что на подоконнике. Уверен, что в ней обычное подсолнечное масло, которое и ставилось перед дверьми всех остальных квартирантов, кроме Кирюшкиной. Пожалуй, теперь всё. Честь имею господа.
– Всего хорошего! – пожелал Поляничко.
Каширин сухо кивнул и, глядя вслед адвокату, чуть слышно вымолвил:
– Сдаётся мне, что наша адвокатская ищейка в растерянности. Спеси с Казанскую колокольню, а толку – ноль. Не по зубам ему Слепень.
– Нам тоже пока гордится не чем, – вздохнул Поляничко и смерил помощника недовольным взглядом. – Но ведь он догадался насчёт отравления. А мы – нет.
– Так ещё ничего не известно. Вскрытие покажет.
– Ох, и чует моё сердце, Антон Филаретович, что преступник не остановится, пока не прикончит судью и докторшу.
В коридоре послышались шаги, и в комнату вошли два кряжистых мужика с носилками.
– Заждались вас, любезные, – Каширин недовольно повёл подбородком. – Слонов, что ли запрягали? Или упряжь пропивали? – санитары молчали, опустив в пол глаза. – Везите труп в больницу к прозектору. Скажите, что Каширин велел делать вскрытие. – Он махнул рукой. – Ладно, чего уж там! Поеду за вами и сам поговорю с доктором.
– Вот это правильное решение, – похвалил подчинённого Поляничко. – Я всё-таки навещу Кирюшкину, успокою. Не сегодня, так завтра узнает о случившемся. А коляску забирайте. Я после всего этого трупного смрада с удовольствием по морозцу прогуляюсь.
