Постройка, владелец которой когда-то заботился о благоденствии своих земель, была пережитком давних рыцарских времен. Я представлял себе крепостных, мало чем отличавшихся от свободных крестьян, населяющих сейчас этот край, а среди них – грязного и грубого господина, отважного, сладострастного и благочестивого, который должен был их защищать. Крепостные, подвозя на тачках камни, возводили эти четыре башни, откуда сеньор должен был властвовать над ними.
С тех пор утекли столетия. В этом замке, как нигде, ощущалась неторопливость того времени, монотонная смена времен года, течение простой жизни с ее незыблемым укладом, предохраняющим от каких-либо искушений и испытаний. Не было даже свидетельств того, что местные сеньоры принимали участие в Крестовых походах. Замок, стоящий среди полей и виноградников, находился вдали от потрясений мира. И все же однажды произошел сбой, неистовая сила перемен затронула даже этот далекий край. Откликнувшись эхом на безумие короля, прежде незыблемый порядок рухнул. Освободившись, крестьяне нанимались к хозяину замка на работу. Тому же, поглядывавшему в сторону города, хотелось роскоши: без нее предметы первой необходимости казались пресными. Война повлекла за собой грабежи, а сеньор был уже не в силах защитить своих вилланов. В конце концов он примкнул к королевскому двору, где вскоре оказался в долговой кабале, и ему пришлось расстаться с поместьем, чтобы рассчитаться с долгами. Покинутые, преданные, брошенные в беде, крестьяне увидели, что в их замок входит торговец без роду и племени, быть может, ростовщик, то есть я, и сразу стало ясно, что прежние времена давным-давно миновали и теперь возможно все.
Я провел в этом замке три дня. Обошел все комнаты, часами разгуливал по верхним этажам, открывая старые сундуки, мерил шагами спальни в поисках воспоминаний, запахов, необычных вещиц. Должник оставил все как есть: то ли его очень торопили, то ли он больше не дорожил этим местом, навевавшим тоску и воспоминания о прошлом. Я велел разжечь огонь в огромном камине главной залы и сидел там один, глядя, как танцуют на стенах тени, словно привидения, у меня перед глазами. Ощущения были почти той же силы, что и те, которые мне некогда довелось испытать на подступах к Дамаску, в пустыне. Я вновь оказался на пороге иного мира, но на этот раз было очевидно, что попасть туда невозможно, ибо он остался в прошлом. Это была ностальгия по прежним временам, по рыцарям, которых я так часто представлял себе в детстве, по гармонии, которая существовала до воцарения безумного короля. Та же страстная мечта, что вела меня когда-то на Восток, влекла меня теперь к другой жизни, оставшейся в недоступном прошлом. Однако разница была в масштабах. Когда я мечтал о Востоке, моя жизнь еще не вошла в определенное русло. Все было возможно. Но с тех пор я проделал длинный путь по одной из жизненных дорог и уже обрел там больше, чем смел когда-то надеяться. И все-таки меня по-прежнему манили другие миры. Наверное, именно тогда я понял, что никакое существование, каким бы счастливым и ярким оно ни было, не может удовлетворить меня полностью. Всегда наступает момент, когда мечтатель, мнящий себя счастливым, ибо постоянно витает в грезах, вдруг осознает свое печальное положение.
К счастью, Марк заметил мою меланхолию и предложил единственное известное ему лекарство, которое он, не без оснований, почитал главным средством от всех бед. На второй вечер по длинной винтовой лестнице главной башни он привел розовощекую крестьянку – та, казалось, вовсе не удивилась тому, что ей предстоит ублажать владельца замка. Она сделала все, чтобы вернуть меня к реальной жизни. Но я увидел в этой сцене воскрешение прежних господских привычек. Вместо того чтобы отвлечь меня от грез, она позволила мне окунуться в них с головой.
В замок я больше не возвращался.
На протяжении последующих лет в мои руки за долги перешло множество других поместий. И каждый раз, заполучив их, я старался побывать там, но не для того, чтобы убедиться в их ценности, а скорее чтобы вновь пережить те волнующие ощущения, которые давали мне возможность на мгновение заглянуть в сокровенные уголки прошлого.
В конце концов я сообщил Масэ о существовании этих поместий. Она ни разу не выразила желания увидеть их. Я понял, что ее не привлекают господские дома как таковые: главным для нее было иметь в своем городе дворец, который закрепил бы ее успех в глазах тех, с кем она считалась. Со временем моя коллекция замков разрослась, приобретя почти нелепые размеры: не довольствуясь тем, что я получал в счет долга, я сам принялся скупать их. Мне показывали планы поместий, и, если во мне пробуждался интерес, я расплачивался наличными.
В общем, я так и не научился жить без страсти, которая избавила бы мой дух от тирании настоящего. На краткий миг этой страстью стала любовь к Масэ. Позднее схожее чувство подпитывало мою тягу к Востоку. Затем настал черед коллекционирования феодальных замков. Я считал эту зависимость некой слабостью, тайной, но необходимой и даже желанной, которая дарила мне радость жизни. Я завидовал своим компаньонам. Жан де Вилаж умел довольствоваться сиюминутным, он стремился лишь к реальным материальным благам здесь и сейчас. Что касается Гильома, то вещи не доставляли ему наслаждения. Он жил мирной жизнью обывателя. По роду деятельности ему приходилось заниматься чем-то абстрактным: покупать, продавать, спекулировать, ввозить, вкладывать капитал, – но все это ему нравилось. Ни тот ни другой не разделяли моей страсти. Жану она давала возможность устраивать праздники. Он частенько просил меня одолжить ему одно из моих поместий и привозил туда веселую компанию. Гильом восхищался моими деловыми способностями, не понимая, однако, моих целей. Он считал, что у меня, несомненно, есть серьезные причины скупать феодальные поместья, причины, разумеется, веские, то есть сравнимые с его собственными.
До короля тоже дошли слухи о моих приобретениях. Нимало не разгневавшись, он превратил это в повод для насмешки. Обветшавшие замки, которые я коллекционировал, не вызывали в нем ни зависти, ни ревности. Он дал понять, что жалеет меня, и выразил радость, что за мной водится грешок, слабость, явное следствие моего слишком скромного происхождения.
Королю доставляло огромное, ни с чем не сравнимое удовольствие проникать в тайны своих приближенных, делавшие тех уязвимыми. Поэтому он продолжал бесстрашно демонстрировать собственную слабость, зная, что в любой момент может раскрыть наши.
* * *
На протяжении пяти лет, от перемирия с Англией и до окончательной победы над принцами крови, король много времени проводил в разъездах. Заседания Совета зачастую проходили в удаленных городах, где он стремился укрепить свою власть. Я старался совмещать свои поездки по делам Казначейства с этими собраниями, возглавляемыми королем. Но мне это редко удавалось, поэтому виделись мы нечасто. Между тем однажды он выразил желание, чтобы я его сопровождал. Он должен был отправиться в Лангедок и знал, что у меня там есть дела. Мы двинулись в путь из Блуа. Наша поездка не была похожа на военную кампанию, так как эти южные провинции всегда были верны королю. Он спешил вернуться. Для поездки он распорядился выделить легкий эскорт, такой, чтобы мог защитить нас от возможного нападения разбойников. В общем, я оказался с королем практически один на один.
