Переводчик, который также служил мне экономом, с первых же дней получил предложения от многочисленных поваров, десятка горничных, различных поставщиков. Он отобрал подходящие, и меньше чем через неделю в доме уже сновали слуги, погреба наполнялись игристыми винами Асти, а кухня была завалена окороками и свежей снедью.
К тому времени у меня уже выработался весьма эффективный метод ведения дел. Моя роль была невелика, но имела важное значение: я выбирал людей. Сколько себя помню, я всегда действовал именно так. Из смутного видения зарождается некий проект. Любой проект предполагает множество каждодневных забот: требуется считать, присматривать, отдавать распоряжения. Ко всему этому я не слишком расположен. Решение проблемы заключается в том, чтобы найти человека, заразить его своей мечтой, подобно тому как чума поражает тех, кто рядом, и дать этой «болезни» развиться. Таким образом я поступал повсюду во Франции, от Фландрии до Прованса, от Нормандии до Лотарингии. Мое предприятие, по сути, состояло из кучки безумцев, зараженных моими идеями, и люди отдавали себя без остатка, чтобы воплотить их в жизнь. Тем более в чужом краю, в неизвестном мне флорентийском обществе, я даже не помышлял о том, чтобы в одиночку отправиться в лесную чащу с колючками законов, созданных для того, чтобы их обходили, правил, имеющих больше исключений, чем школьные, и с торговцами, связанными друг с другом таинственными узами родства, общих интересов или заговора. Словом, здесь было не обойтись без компаньона.
За несколько недель, в череде блестящих обедов, приемов и празднеств я познакомился с представителями самых разных профессий. Новизна для меня заключалась в том, что это было общество, не имевшее ярко выраженного центра – за отсутствием монарха. Во Франции, какие бы невзгоды ни преследовали короля, его главенство неоспоримо. Вокруг него формируется двор, и каждый купается в лучах центрального небесного светила, чье сияние распространяется от ближайшего окружения вплоть до самых темных уголков королевства. Во Флоренции все обстояло иначе: иерархия влиятельных семейств, и прежде всего Медичи, а также множества крупных и мелких дворян, была далеко не так понятна. Известность того или иного человека зависела, казалось, от различных факторов: разумеется, от его происхождения и родственных связей, но также, а может, и прежде всего от размеров его владений и состояния.
Такая смесь была мне в новинку. Я принадлежал к миру, где с давних пор безраздельно главенствовала земля: были те, кто ею владел, и те, кто ее обрабатывал. Феодальная традиция закрепляла за каждым свое место в одном из трех сословий: владельцев земли, тех, кто на ней трудился, и тех, кто молился. Ничто другое не имело значения. Именно поэтому торговцы и ремесленники издавна были вытеснены на задворки общества и обречены на малопочтенные занятия: товарообмен, ростовщичество, ремесла. Понемногу предприниматели и те, кто был связан с финансами, выбились наверх, да так, что ныне, особенно при Карле Седьмом, им доставались самые выдающиеся роли. И все же в нас, торговцах, сохранилось что-то от прежних времен: смутная уверенность в том, что мы не принадлежим к богоизбранной касте.
Во Флоренции я неожиданно обнаружил, что эти два мира не только не исключают друг друга, но и мирно сосуществуют. Флорентийская аристократия отчасти следовала феодальным порядкам. В ее распоряжении были замки и сельские угодья, она была прикреплена к земле. И в то же время аристократы не чурались работы. Им не запрещалось заниматься торговлей и производством. Они не только не презирали богатство, а добивались его. Так возникло весьма занятное смешение, в каком-то смысле примирившее меня с двумя, казалось бы, непримиримыми сословиями.
И все-таки, смешиваясь друг с другом, эти два качества – знатность и богатство – блекли. Они породили особую породу, не похожую ни на господ, ни на торговцев из наших краев. Я чувствовал себя свободно с этими элегантными и любезными людьми, но вместе с тем не мог избавиться от тревожного ощущения, что мы не очень хорошо понимаем друг друга. Мне требовался надежный посредник.
В любом моем начинании это был решающий этап. Сколько раз в новых для меня городах я целыми днями, а то и неделями общался с людьми, которые рвались мне услужить, предлагая свои связи и капитал с единственной надеждой попасть в «Дом Кёра» и стать его служащим! Я мог сделать свой выбор сразу по приезде, бывало и такое, а порой меня вынуждали к этому обстоятельства. Но чаще всего я выжидал. Мне сложно объяснить чего и тем более кого. Я знал лишь то, что в определенный момент некий знак укажет мне человека, которому я смогу довериться. Мне случалось обманываться, а еще чаще – быть обманутым. Вспоминая сегодня об этом, я понимаю, что в этом всегда были замешаны люди, с которыми я связывался неохотно, принуждая себя делать выбор, когда мое сознание улавливало совсем слабый сигнал или же такового вовсе не было.
Во Флоренции я отчетливо видел этот знак и без колебаний принял решение.
* * *
Никколо Пьеро ди Бонаккорсо приехал в мой дом вместе со своей младшей сестрой. Я так и не узнал, кто их пригласил, но теперь подозреваю, что это Марк интриговал, чтобы заманить юную красавицу ко мне в постель. Он зря терял время. Во Флоренции, вероятно потому, что я выступал под своим настоящим именем и не стеснял себя в средствах, я не стремился поддаться искушению и вступить в любовную связь. В этом обществе женщины казались мне еще опаснее мужчин. Не требовалось много времени, чтобы понять, что именно они господствуют в этом городе, пропитанном завистью и наслаждением. Нельзя сказать, что решение далось мне легко, так как флорентийки были очаровательны и искусны, наделены природной красотой, которую приумножали золотые украшения и шелка, составлявшие богатство их родины. Юная девушка, сопровождавшая брата, не была исключением. Она выглядела скромной и сдержанной, совершенно не способной соблазнить мужчину. После парижской истории с Кристиной я стал расценивать эти качества как лишнее доказательство того, что мне следует держаться начеку.
Не знаю почему, но естественность и простота, которые так настораживали меня в сестре, казались интересными в брате. Беседуя с Никколо, я тут же почувствовал, что его мне послало само Провидение. Он был лет на двадцать моложе меня, но держался гораздо непринужденнее, чем я в его годы. По матери он происходил из семьи фабрикантов шелковых изделий. Он также состоял в отдаленном родстве с Медичи. В отличие от людей более старшего возраста, которым сообщили о моем приезде и которые знали о моей службе при короле, он пребывал в полном неведении. Когда я посвятил его в свои планы, он пришел в искренний восторг. Дал мне тысячу советов и уже представлял, как флорентийские ткани распространяются по всей Франции. Он мечтал познакомиться с нашей страной.
Я решил сделать его своим доверенным лицом во Флоренции. И не зря. Не прошло и двух лет, как ему удалось зарегистрировать меня в самой могущественной гильдии – Гильдии шелка
[21]. Я принес клятву, как позднее сделали это мой младший сын Раван, а также Гильом де Вари. Наш торговый дом не превзошел Медичи, но мы все же заняли свое почетное место. Почти незамедлительно мы начали поставлять во Францию шелк и шитые золотом ткани. Навьючив на лошадей, их перевозили через альпийские перевалы и доставляли в наши филиалы в Лионе, Провансе и, конечно, в Казначейство в Туре.
