Увы, столь лестное для меня расположение короля все же нарушило мой душевный покой, так как он направил меня в Италию. Карл оценил мою роль в генуэзском деле, хоть оно и провалилось. Он стал лучше понимать, каким должно быть посольство. До сих пор он находился под давлением принцев крови. В глазах этих благородных сеньоров, представлять короля должна была группа епископов и маршалов, людей высокого происхождения, издавна имеющих о себе столь же высокое мнение. Результаты, как правило, граничили с полным провалом. Эти знатные персоны никого не слушали, труднее же всего им было договориться между собой; в конце концов они попадались на удочку первого встречного, а таковой, как это нередко случается, не обладал равным благородством, а чаще всего оказывался просто негодяем.
Благодаря мне король на собственном опыте освоил иной способ ведения переговоров. Так, в Генуе я общался со всеми заинтересованными лицами, не ставя предварительных условий. В разговоре я использовал новый универсальный язык, увы, заменивший кодекс рыцарской чести, а именно язык денег. Одних ты подкупаешь, другим платишь, этому сулишь денег, тому даешь ссуду – усвоить этот язык совсем несложно. Карл сумел победить англичан, лишь отбросив рыцарские способы ведения войны и вооружив вилланов; точно так же он понимал, что в Средиземноморье, тем более учитывая мелочные претензии местных управленцев, необходима новая дипломатия. И, в ущерб моей спокойной жизни, он воспользовался мною как средством воздействия. Новое его поручение было значительно сложнее, чем генуэзское дело, поскольку речь шла о папе.
Я никогда не был особо привержен религии. В пору моего детства раскол множил количество пап. Папский престол был столь привлекательным, что на него претендовали сразу два, а то и три кандидата. Моя мать немало переживала из-за гнусностей, творимых папами, и молилась, чтобы Церковь вновь обрела свое единство. Религии посвятил себя мой брат, расхаживавший ныне по коридорам римской курии. Я же тайно вынашивал дерзкую мысль. Теперь я могу ее высказать, не опасаясь, что она усугубит мое бедственное положение. Я полагаю, что Господь Бог имел все возможности навести порядок в собственном хозяйстве. И если Он оказался не способен решить, кто именно будет представлять Его на этом свете, то, наверное, Он не наделен тем всемогуществом, которое Ему приписывают. В общем, я всегда исполнял религиозные обряды, но рассматривал это лишь как исполнение долга.
Масэ, хоть мы и не заговаривали об этом, всегда отдавала себе отчет, что я не разделяю ее религиозности, но никогда за это на меня не сердилась. Зато она не прощала мне моего недоверия к прелатам. Ее с детства прельщала елейная набожность, невозмутимая властность этих особ, пленяла присущая им тяга к роскоши и великолепию. Тот факт, что их траты совершаются во имя Господа, оправдывал их и снимал последние сомнения, которые у Масэ могла пробудить их откровенная кичливость.
Мне же всегда нравилась грубая и ничем не замаскированная сила – как у королей или богатых купцов. По крайней мере, эта сила готова себя назвать. Она никогда не выдает себя за нечто иное, и каждый вправе сам решать, на что он может рассчитывать рядом с ней. Церковная же власть приближается к людям под личиной смирения. Она никогда не действует и не наносит удара, не воззвав к покорности тому, кто ею движет, к высшей силе, рабом которой она представляется. Вообще, имея дело с верующим, никогда не знаешь, кто именно перед тобой: господин или слуга, ничтожество или сильный мира сего. Все, что связано с этой материей, размыто, тайно, изобилует скрытыми ловушками, которые обнаруживаешь, только почуяв, что почва уходит из-под ног.
Я всегда остерегался вмешиваться в эту сферу. Хотя, вскоре после назначения в Казначейство, в Бурже я принял участие в ассамблее, которая подготовила Прагматическую санкцию
[32]. С тех пор как понтифик покинул Авиньон и вернулся в Рим, он сделался для французского государя иноземной силой, вмешательства которой во внутренние дела королевства король не мог допустить. Прагматической санкцией король утвердил свое верховенство над Церковью Франции и избавил ее от злоупотреблений папы. В этом я был согласен с королем. Текст санкции был одним из средств – наряду с борьбой против принцев крови и финансовой реформой – обрести подлинную власть в своей стране. Вместе с тем я не мог заходить далеко, открыто поддерживая инициативы короля, из страха вызвать недовольство папы римского, в поддержке которого я нуждался при ведении своих дел. Действительно, я регулярно получал от него – при посредничестве моего брата Николя – льготы, позволявшие мне торговать с мусульманами.
Религиозные распри усугублялись еще и тем, что Базельский собор потребовал ограничить власть папы и его злоупотребления. Можно было лишь подписаться под этой похвальной программой.
Увы, на этом Соборе разгорелись такие страсти, что пришлось избрать нового папу. Возобновился прежний раскол. Я подумал, что от этих церковников ничего иного и не следовало ждать. Дело в том, что я хорошо знал базельского антипапу, это был не кто иной, как герцог Савойский, с которым я с давних пор поддерживал деловые отношения. Это был смиренный набожный человек, он хотел отказаться от папского престола, чтобы обрести приют в монастыре. В силу обстоятельств эта милость не была ему дарована. Посланники Собора вывезли его из обители и провозгласили папой. Но, по крайней мере, в данном случае на папском престоле оказался глубоко верующий и порядочный человек. Карл воспринимал его как наименьшее зло, и я был с этим согласен, тем более что тогдашний папа римский был человеком без чести и совести. Тем не менее для наших планов, касающихся Северной Италии, где Франция хотела бы пользоваться влиянием, и Неаполитанского королевства, утраченного Анжуйским домом, было важно, чтобы власть папского престола в государствах упрочилась и чтобы папа благоволил к нам.
По этим причинам королю, так же как и мне, было понятно, что необходимо, ко всеобщему удовлетворению, покончить с церковным расколом и отправить несчастного герцога Савойского, сделавшегося антипапой, в монастырь и уже не выпускать его оттуда.
Для начала я предпринял посольство в Лозанну. Старый герцог был готов внять моим доводам, но окружавшие его каноники и клирики и слышать ни о чем не желали. Они слишком поднаторели в ученых схоластических спорах, чтобы я пошел на риск и померился с ними силами на этом поприще. Я вернулся несолоно хлебавши. Но вскоре положение изменилось. Был избран новый римский понтифик, вступивший на престол под именем Николая Пятого
[33]. Это был весьма образованный и разумный человек. Большинство кардиналов признали его власть, тогда как Базельский собор скомпрометировал себя крайним упрямством и перегибами. Исход этих выборов заставил Карла действовать. Он поручил мне вести переговоры одновременно и с тем и с другим папой, не считаясь при этом с финансовыми затратами. А пока я буду вести эту тайную дипломатию к благополучному финалу, он отправит в Рим обычное посольство. Ему будет поручено приветствовать нового понтифика и продемонстрировать всему миру, на чью сторону склоняется выбор короля Франции. Антипапа поймет, что главная его опора рухнула. А чтобы послание было ясным и недвусмысленным, следует нанести решающий удар. Римское посольство будет столь блестящим, многочисленным и пышным, что об этом заговорят во всем христианском мире. Мне предстояло отправиться в путь одновременно с этим посольством, и главной моей задачей было предоставить средства, которые обеспечат ему должный блеск.
