Вскоре после моего прибытия в Бокер мне удалось упросить садовника Уго передать послание одному из моих комиссионеров в Арле, куда он должен был отправиться за семенами редких растений. По возвращении он сказал мне, что не застал нужного человека. Он просто передал мой пакет своему знакомому, неграмотному огороднику, который время от времени бывал в принадлежащей комиссионеру рукодельне. Иными словами, у меня не было никакой уверенности, что мое послание дошло до адресата. На самом же деле его передали и довольно быстро. Наш агент тотчас известил Жана де Вилажа и Гильома де Вари о том, что я в Бокере. Им уже было известно, что я бежал из Пуатье, так как эта новость наделала в королевстве немало шума. Однако они понятия не имели, что стало со мной после побега, и очень беспокоились. Позднее до меня дошло, что, узнав о моем присутствии в Бокере, они долго не могли выработать решение. Гильом, в соответствии со своей натурой, был сторонником умеренности. Он полагал, что среди людей, охранявших город, должен быть человек, быть может, даже начальник охраны, который за определенную сумму сумеет закрыть глаза. В общем-то, подобной методы придерживался и Марк, но в данном случае надежда на успех была невелика, так как ни Гильом, ни кто-то другой не имели знакомств среди охраны. И как бы там ни было, такой подход не сулил скорых результатов.
А Жан, хоть заметно постарел и слегка обрюзг от богатства и праздности, все же сохранил юношескую любовь к стремительному натиску. Понимая, что я совсем рядом и от свободы меня отделяют лишь река и город, который он отлично знал, так как часто бывал там, он кипел от ярости. Для него не могло быть и речи о том, чтобы вести переговоры, торговаться и выжидать. Единственное, что было для него приемлемым, – это силовое решение. Гильом и некоторые другие с полным основанием возразили ему, что они всего лишь торговцы. Хоть у них и есть несколько вооруженных охранников для сопровождения обозов, но выставить целое войско – а только так и можно было справиться с бокерским гарнизоном – у них не было возможности. В итоге они пришли к компромиссу. Был принят вариант Жана, и они решились провести операцию, однако операцию, терпеливо и тщательно подготовленную с применением средств, за которые ратовал Гильом. Жан велел капитанам двух галей отрядить по дюжине человек для тайного похода.
Я понятия не имел об этих приготовлениях и за отсутствием вестей извне предпринял собственные меры для своей защиты. Мои преследователи осмелели: по ночному шуму я понял, что они намерены напасть на меня, пока я сплю. Аббат, радушно принявший меня, предоставил мне отдельную келью. Я попросил у него позволения перейти в общий дормиторий под тем предлогом, что ему наверняка понадобится моя комната для новых гостей. Полагая, что его резкие возражения доставят мне удовольствие, аббат решительно отказал мне. В результате я провел ночь в келье, где дверь не запиралась на задвижку и напасть на меня было проще простого. Для защиты я прибег к уловке: хоть места было совсем мало, на ночь я устроился на полу, под койкой, разложив на ней одеяло, чтобы создавалось впечатление, будто я там сплю. Садовник Уго к тому же снабдил меня инструментом, который мог послужить оружием. Это был свинцовый молоток, которым он вбивал колья. Назавтра же мне пришлось пустить его в ход. Среди ночи я пробудился оттого, что в келье кто-то был. Из-под лежанки я различил монашескую рясу. Кто-то потихоньку подбирался ко мне. Незваный гость явно поджидал напарника, чтобы поразить меня наверняка. Я не стал медлить и ударил молотком по его ногам. Раздался крик, и пришелец сбежал, подскакивая на одной ноге. Этот случай наделал много шуму. Назавтра об этом судачили все монахи. Я отметил, что один из моих преследователей исчез – явно отправился залечивать рану. Он появился лишь неделю спустя, все еще прихрамывая.
* * *
После первых неудач монахи-самозванцы прибегли к помощи нескольких членов обители. Защищаться стало сложнее, так как отныне опасность исходила не только от этих двух типов, но и от других, которых я пока не знал. Хорошо, что мои приятели были неплохо осведомлены о происходящем и охраняли меня. Так, спустя двенадцать дней после происшествия с молотком, работавший на кухне монах сообщил, что мне попытаются подсыпать яд в вино. Не понимаю, как ему удалось это узнать, но назавтра за обедом я заметил, что монах, разливавший вино из стеклянной бутыли, ведет себя странно. Взяв мой бокал, он надолго повернулся ко мне спиной, а потом протянул бокал, будто только что его наполнил. На самом деле он подменил бокал другим, специально приготовленным, который ему протянул служка. Началась трапеза. В этот день читали главу о встрече Иисуса с самаритянкой возле колодца. Мы ели в полной тишине, лишь монах читал вслух Евангелие. Сообщники втихомолку переглядывались, что их и выдало. Делая вид, что они не следят за моими движениями, все те, кто был в заговоре, не спускали с меня глаз, подстерегая момент, когда я возьму бокал и сделаю глоток. В самый разгар трапезы я очень спокойно, но так медленно, чтобы все могли это видеть, осушил бокал до дна. Заговорщики с облегчением вздохнули. Со мной было покончено.
Монах, предупредивший, что не пройдет и недели, как отравленное вино сведет меня в могилу, был хорошо осведомлен. Убийцы хотели заставить всех поверить, что я занемог, и не стали прибегать к сильнодействующим ядам, которые могли свалить меня на месте. Так что я, не выказывая никаких признаков болезни, спокойно продолжал есть. В конце трапезы после молчания и сдержанности, сопутствовавших чтению Евангелия, всегда наступало оживление. Монахи вставали, убирали посуду. Я воспользовался этим, чтобы незаметно вылить в кувшин с водой отравленное вино, которое я будто бы выпил.
На следующий день я притворился, что занемог. Повар описал мне признаки действия яда, и я тщательно воссоздавал картину. Меня перевели в лазарет. Враги спокойно ждали моей смерти. Это позволило выиграть неделю…
Тем временем операция по моему спасению была уже разработана, оставалось продумать кое-какие детали. Жан, Гильом и вся команда прилагали все усилия, чтобы разрешить последние проблемы. Случай распорядился так, что все было готово ровно через восемь дней после моего предполагаемого отравления. Тем утром я вышел из лазарета и появился на утренней мессе, к великому изумлению отравителей. Видя их яростные взгляды, я не сомневался, что они предпримут новую попытку и уж теперь не оставят мне ни единого шанса. Однако кое-какие знаки указывали на то, что близится помощь извне, и эта перспектива вселяла в меня некоторую надежду.
Действительно, накануне на рынке к брату Уго подошел знакомый человек и поинтересовался, как я поживаю. Этот человек, по-видимому, знал, что Уго на моей стороне; он дал садовнику понять, что прослышал о моем письме, отправленном с его помощью. Впоследствии я узнал, что этот незнакомец был не кто иной, как Гильом Гимар, капитан галеи, которого Жан подрядил участвовать в операции. В том же разговоре он спросил, не знает ли монах какой лазейки в стенах города. Монах проявил осторожность, решив, что нужно посоветоваться со мной, и пообещав дать ответ завтра. Я велел рассказать этому человеку все, что ему известно. Если это был один из наших, то терять нам было нечего, – напротив, появлялась надежда.
Благодаря своим обязанностям садовник мог свободно расхаживать по городу. На его попечении было несколько монастырских баранов. Он погнал их пастись к городским стенам, что позволило не только дать им пощипать траву, но и ему подобраться поближе к укреплениям. С любопытством относящийся ко всем растениям, брат Уго любил наблюдать за пучками обычной травы, росшей между камнями крепостной стены. Он нередко отмечал места, где фундамент осел и в кладке обозначились трещины. Он докладывал об этом бальи, а тот отдавал распоряжение их заделать. Но в прошлом месяце, разыскивая заблудившуюся овцу, Уго наткнулся на довольно широкое отверстие, появившееся после летних бурь. Его скрадывал куст боярышника. Потоки воды прорыли под стеной сквозную промоину. Уго еще не успел доложить об этом городским властям. Он подумал, что хоть эта промоина и слишком узкая, чтобы там пролез мужчина, но вдруг она сможет сослужить мне службу. Он описал это место Гимару, которого это изрядно обрадовало.
