– А вы поищите в наших ашелемах, комиссар, – вмешался, подслушав их разговор, Бурде. – Это коммунисты их у нас понастроили и нам на шею повесили арабов и черных. И теперь у нас женщине одной нигде не проехать, не пройти, даже в полицейской форме.
Бурде бил в больную точку. Действительно, за месяц до этого сержанта Жаклин Мюссе изнасиловали в пригороде Манга прямо среди бела дня, вытащив ее из патрульной машины. Бурде нашел-таки сочувствующих среди посетителей брассри.
– Да, – сказал один из них. – Раньше у нас тут даже двери не запирали. Это только теперь, когда всякая шпана начала шастать по ночам по чужим домам, стали замки вешать. И никто эту молодежь приструнить не может. В наше время такого не было.
У комиссара было немало забот с мангскими беспризорниками, от которых старожилы Манга и Лима просто выли в последнее время. Все бесчинства и грабежи в этих местах были связаны в основном с детьми бедняков и безработных из новых мангских «ашелемов», где расселили целый интернационал – африканцев, арабов, португальцев, испанцев, турок, иранцев. Они по-своему мстили обществу, которое отторгало их, даже формально признав за своих граждан. Но в эти тонкости в Манге и Лиме мало кто вникал. И поэтому в последние годы, несмотря на традиционные симпатии местных жителей к коммунистам, все больше голосов в этих городах получали ультраправые из «национального фронта» Ле Пена. А в Манге с некоторых пор обосновались скинхеды. Они не только свою одежду разукрашивали свастиками и эсэсовскими черепами с молниями. Выкалывали свастики на теле и даже выбривали эти фашистские знаки на головах.
Бурдэ, почувствовав поддержку, вновь разошелся.
– Они тут много чего понатворили, друзья твоего покойного братца, – продолжал он, обращаясь к Боле. – И это еще неизвестно, сам он повесился или его сунули в петлю, потому что чего-то не поделили. А потом подстроили все так, будто это было самоубийство. От красных что угодно можно ожидать. Вот так!
Комиссар привстал и хотел было унять отставного пожарника, но увидел, как Жако поднялся из-за стола и, не говоря ни слова, выплеснул остатки своего пива в физиономию Бурдэ. Вслед за ним поднялись старики, его давние друзья. Бурдэ, увидев перед собой эту стенку, утерся и вышел из пивной.
Жерар взял швабру, вытер пролитое, а затем налил Жако свежий бокал его любимого светлого и подал ему со словами:
– От нашего заведения.
С улицы было слышно, как Бурдэ заводит свой старый мопед, обзывая и его, и стариков в пивной «говном собачьим». Мопед, почихав вволю, наконец, затарахтел, и все стихло.
Бросс простился со всеми и вышел на улицу. Допив свое пиво, вслед за ним ушел и Жакоб Боле. Он побрел через мост к своему причалу. Он всегда чувствовал себя не в своей тарелке, когда «Би-Би» покидала его. А на этот раз, после скандала в брассри, у него на душе и вовсе кошки скребли. Набив трубку табаком, он раскурил ее, прикидывая про себя, что Жером уже, наверное, прошел шлюз у Мерикура и идет на всех парах к Гавру.
Выглянуло солнце, и мутно-коричневая волна окатила старый причал, захлюпала под досками, а затем вырвалась оттуда фонтаном, щедро окатив Жако водой. Он протер платком залитые водой очки, надел их и в этот момент увидел, как течение вынесло рядом с причалом большой пластиковый мешок. Мешок повертелся на одном месте в прибрежном водовороте и, словно бакен, осел на причал, подняв свой ворот, стянутый веревкой, над бегущей волной. Жако частенько вытаскивал из разлившейся Сены по весне всякую всячину. В его хозяйстве все шло в дело. Но такого он еще не видывал. Он аккуратно зацепил мешок за узел багром и вытащил на берег. Это уже потом он всем говорил: «Черт меня дернул его вытащить!». Через мутный пластик мешка Жако увидел полуголого утопленника. Руки его были связаны веревкой. Лицо мертвеца превратилось в сплошную кровавую маску. Но Жако даже не стал смотреть на покойника. Его и так едва не вырвало. В ужасе он отбросил мешок в сторону и, забыв про то, что у него в руках мобильник, побежал обратно через мост в Манг, чтобы позвонить от Жерара в полицию.
Вскоре он вернулся к барже вместе с завсегдатаями пивной, в жизнь которых страшная находка Жако вдохнула новый, еще не осознанный ими смысл и посулила им долгие часы их собственного расследования происшедшего, которое они будут вести, не отходя от стойки пивной Жерара. У причала уже стояла полицейская машина. Несколькими минутами позже подъехал комиссар Бросс со своим помощником Мартином Плаке, с судебным экспертом и фотографом. Мешок развязали и вынули труп. Фотограф тут же принялся работать своей цифровой камерой. Бросс откинул слипшиеся волосы покойника и увидел под ними выжженную на его лбу свастику с обуглившейся по краям кожей. Бросс попросил фотографа отпечатать несколько снимков трупа сразу же по возвращении в комиссариат и сказал Плаке, чтобы тот вызвал по телефону водолазов: «Мало ли что там, на дне…».
Плаке и Бросс обошли участок вокруг причала в поисках каких-либо следов. Фотограф следовал за ними и то и дело щелкал фотозатвором, как только комиссар делал ему знак. Они нашли на траве и придорожной грязи отпечатки шин трех автомобилей и одного мопеда. Пока Жако беседовал с комиссаром, рассказывая, как и где он выловил мешок с утопленником, у причала собралась толпа любопытных. Помимо завсегдатаев пивной Жерара, внимательный глаз комиссара различил среди этой публики трех давно взятых им на учет мангских воришек, вечного студента алжирца Моха Басри, в котором он давно подозревал тайного исламиста, и коменданта «Русского замка» Степана Козырева. «Чудом выжил ты, Степан», – подумал про себя Бросс, вспомнив рассказ доктора Фидо о том, как быстро отправляются на тот свет жертвы отравления угарным газом.
Комиссар приметил, что Степан подъехал к пристани на мопеде. В руке у него была какая-то потертая пластиковая сумка. Видно, был в магазине, автоматически занес это наблюдение в свой «компьютер» Бросс. И добавил – на распродаже, в «Симпе». Он знал, что у Степана денег никогда не было и что одевался он исключительно с развалов, а пищу покупал самую дешевую на рынке по субботам и почти никогда в супермаркете «Ашан». Значит, завелись какие-то у него деньжата, раз ходил в «Симпу»…
Толпу оттеснили от причала, потому что подъехали водолазы. Они были уже в своих резиновых костюмах, быстро надели шлемы и прямо с причала спустились под воду, чтобы обследовать дно вокруг причала, где их команда установила подъемник. Перед спуском в воду Бросс попросил их особенно внимательно осмотреть то место, где стояла баржа. Вскоре они дали сигнал «Подъем груза».
Водолазы вытащили на поверхность свинцовый брус с намотанной на него оборванной веревкой и два железных прута. Больше они ничего не нашли, но Бросс все не уходил от причала, словно надеясь обнаружить еще какую-нибудь улику. Он подождал, пока Боле окончательно придет в себя, и пригласил его на опознание, откинув черную пленку, прикрывавшую труп. «Вам этот господин не знаком, месье Боле?» – спросил его Бросс. С минуту Жако всматривался в кровавую маску на лице убитого, а затем схватился за сердце и рухнул, как подкошенный на траву.
Судебный медэксперт быстро сделал ему массаж сердца, но Боле не приходил в себя. Вызвали скорую, и через пятнадцать минут Боле увезли в госпиталь. Бросс распорядился все находки водолазов и экспертов отвезти в комиссариат, труп отправить в морг Фидо на вскрытие, а сам поехал в госпиталь к Боле.
