Сам же Миша даже себе в глубине души не признавался, что не испытывает к Маше каких-то сильных чувств. Она была просто хорошим другом, страстной в постели и очень удобной. Она не вызывала у него приступов ревности, как его бывшая Алина, не требовала доказательств любви, выраженных в дорогих подарках, не заставляла его смущаться от того, что его пальцы похожи на женские, а член мог быть и побольше, не критиковала его внешний вид и совсем-совсем не выносила мозги в особые женские периоды. Она убиралась в их теперь уже совместной квартире, готовила, поддерживала уют и всегда знала, как они будут развлекаться вечером – выбирала фильмы, которые нравились им обоим, планировала прогулки на велосипеде или роликах… В общем, с ней было настолько хорошо, что Миша был готов немного солгать и заставить Машу чувствовать себя любимой. А больше ей было и не нужно.
– Ну а что ты хотел? – раздался очень знакомый, не совсем трезвый голос рядом. – Это и есть министерская работа, бывать на таких мероприятиях, созерцать всех этих людей и делать вид, что тебе весело.
Миша терпеть не мог Олега. Больше всего на свете он хотел, чтобы Шелехов уволил своего советника, отправил его в ссылку и там похоронил где-нибудь. Ну до чего противный мужик! Надоедливый, мерзкий, неприятный… Брр-р! И Олег Иванович Мороженков был аналогичного мнения о Мише, только не пытался это скрыть.
– Миша, ну чего ты так откровенно демонстрируешь свою неприязнь? – спросил он. – Что я тебе плохого сделал? Ты ведь не метишь на мое место, тебе на нем делать нечего. Ты же знаешь, чем я занимаюсь, и никто другой на моем месте по-другому мою работу выполнять не сможет. Даже ты. А я не мечу на твое место, потому что у меня врожденная безграмотность.
– Я не демонстрирую свою неприязнь, Олег Иванович, – ответил Миша. – Мне просто неприятно находиться в обществе пьяного человека.
– Ну тогда вон из политики, – заржал Мороженков, расплескивая коктейль из высокого стакана.
Миша нахмурился, встал с дивана и ушел, оставив советника в одиночестве помирать со смеху от своей остроумной шутки. Неправда, не все политики упиваются до поросячьего визга, полагая, что это единственный способ времяпрепровождения. Только такие свиньи, как Мороженков.
А министр-то опрокинул не один стаканчик… Миша заприметил большую грузную фигуру Шелехова возле туалета. Он стоял, преграждая путь, и что-то тихо, с улыбкой пытался объяснить иностранному журналисту. Миша поспешил на помощь боссу.
– О, Миша, где ты был? Мне нужна твоя помощь: объясни, пожалуйста, этому господину, что в туалет сейчас нельзя, там дама делает свои дамские дела, а меня поставила сторожить.
Миша объяснил, журналист проникся пониманием. Ну конечно, ему было непонятно, отчего министр российской юстиции запрещает ему пройти в туалет, когда ему так надо. Он уже думал, что нашел повод для статьи и политического скандала, а оказывается, дело-то житейское. И действительно, вскоре из туалета показалась Наташа Добронравова, весьма, по мнению трезвого Миши, нетрезвая, со смущенной улыбкой поблагодарила министра и удалилась.
Шелехов еще некоторое время побыл на мероприятии и засобирался. В путешествие он приехал со своей пятнадцатилетней дочерью Викторией, ее старшим братом Виктором и их гувернанткой Анной Ивановной.
Прилетела вся делегация накануне, и в первый же день семнадцатилетний Виктор попал в неприятности – сначала напился до невменоза, а потом арендовал аквацикл и со всего маха въехал в лодку, на которой плавали расслабленные арабы со своими женами. Обошлось без жертв, только Виктор расшиб лоб, вывихнул руку и, кажется, повредил ребра. Ситуацию удалось уладить, но Виктора госпитализировали, и с ним сейчас гувернантка Анна Ивановна, а дочь министра, Виктория, девушка приличная, и в свои пятнадцать лет в девять часов вечера находится у себя в номере.
Нянчить министра и его детей в обязанности Миши не входило, но для своего успокоения Миша проводил Шелехова до его номера. В соседнем номере раскатисто храпел Олег Мороженков. Охрана, присутствующая на этаже и охраняющая номера российской делегации, расположилась неподалеку – в лаунж-зоне, пристально просматривая всех, кто входил на этаж.
Министр вышел из номера дочери, кивнул Мише и скрылся в своем.
Миша попрощался с охраной, пожелал им спокойной ночи и вошел в свой номер, смежный с номером дочери министра. Он принял душ, выпил чашку ромашкового чая, проверил почту, ответил на несколько важных писем и лег в постель.
Засыпая, он в который раз поблагодарил судьбу за то, что мама не дала ему сгнить в глубинке. Побывал бы он здесь, в Эмиратах? Да нет, конечно. Работал бы в администрации района (в самом лучшем варианте развития карьеры – в Городской думе), ездил бы в отпуск в Геленджик и не знал бы, что существует жизнь куда ярче и красивее, чем есть у него. За это он был благодарен не отцу, а маме. За то, что она набралась смелости и попросила за него перед отцом. С самого раннего детства Миша знал, что отец у него есть и когда-то он недолго был здесь, а теперь он где-то далеко, занимается важными делами и поэтому не может жить с ними, в их доме, с мамой и с ним. Когда Миша стал взрослее, он узнал, что все эти годы отец помогал деньгами, но его жизнью не интересовался. А повзрослев совсем, Миша понял, что это не жизнь так сложилась, это отец у него такой: он живет в Москве вместе со своей семьей и другими детьми, которые успешнее и лучше Миши по определению, потому что они там, в Москве, рядом с отцом, который может все, а Мишина мама не может ничего в своей деревне. И это грызло Мишу, не давало ему жить спокойно, покуда мама не взяла себя в руки и не попросила за него. И отец, на удивление, откликнулся, помог ему переехать в Москву и занять пост в министерстве. Видимо, все же чувствовал в тот момент свою ответственность за внебрачного ребенка, родившегося от недолгого командировочного романа. Конечно, Мише хотелось, чтобы отец сам помнил о нем, сам забрал его вместе с мамой из деревни и сам интересовался его жизнью, но не судьба… С этими мыслями Миша уснул, надеясь, что завтра сможет урвать несколько часов, чтобы сбегать искупаться в море и поваляться с книжкой на пляже.
Проснулся он от дикого женского крика.
Миша пулей вылетел из номера. Кричала дочь министра, Виктория. У дверей уже собралась охрана, но никто не входил, все ждали появления министра. Виктория продолжала кричать.
– Чего вы ждете? – закричал Миша и рванул дверь на себя.
Дверь оказалась не заперта, свет в номере был выключен. Миша нашарил включатель, свет зажегся.
– Я не хотел… Я думал, это моя девушка…
На полу возле окна сидел абсолютно голый парень, которого Миша не знал. На кровати, запутавшись в огромном одеяле, билась Виктория – ее пижама валялась на полу. Оголенная грудь внушительных размеров, совсем не для пятнадцатилетней девочки, дергалась, подпрыгивала. Миша замер, переводя взгляд с груди дочери министра на сжавшегося в комок парня у окна.
Что делать? Что, черт возьми, делать?!
Охранники, два здоровых лба, ориентировались не быстро. Они стеснялись подойти к Виктории и не знали, как реагировать на сидящего голого парня. Первым отмер Миша, он подошел к кричащей Виктории, выпутал ее из одеяла, после чего накрыл и сказал:
