Так вот, пожилая женщина с благородным лицом встала, подошла к нам и сказала: «Девчонки, а я все смотрю, вы или не вы? А как все заревели, я сразу узнала – все-таки вы! Не узнаете меня, что ли? Мы же в университете на одном курсе учились!»
Странная история.
– Ну, а как ты, Даша, живешь? – спросила наша однокурсница, бывшая пожилая женщина с благородным лицом.
– Я? Очень хорошо. Мура уже почти врач России, а Андрюша говорит на трех иностранных языках.
Во всяком случае, сегодня утром говорил. Пришел ко мне в постель и сказал «ауфвидерзеен, месье». Я заснула, а когда проснулась, оказалось, что он стащил ко мне на кровать всю мою косметику. Сидел и сосредоточенно красил ногти на ногах тушью «Cristian Dior». Получилось красиво.
Ну вот, теперь девочки знают. Осталось сказать зверям и Максиму.
…Мне все-таки не удалось избежать неврозов. У меня дома – невроз брошенных зверей.
Савва Игнатьич ворует. Он обычно не ворует, а сейчас как с цепи сорвался. Сегодня украл сосиски прямо из морозилки. Я кричала: «Как не стыдно?! Воровать! Без продыха! Я же тебя просила – веди себя как человек! А ты!» Я кричала, сердилась, а потом подумала – нехорошо, стыдно. Стыдно мне так с ним обращаться – ведь он теперь брошенный кот. Кот трудной судьбы…
Лев Евгеньич не ворует. Он обычно ворует, а сейчас тише воды, ниже травы. Что же это, все смешалось – кто воровал, тот не ворует, и наоборот?.. Льва Евгеньича вообще нужно отвести к психологу. Нет, я тут не помогу – нужен собачий психолог.
Сегодня Лев Евгеньич решил, что заодно ругали и его и на всякий случай лучше держаться рядом со мной. Забился под одеяло на моей кровати, и жизнь ему была не мила – есть не хотел, гулять не хотел, ничего не хотел. Я просила, уговаривала его – ты можешь украсть сосиски, тебе ничего не будет, мы все тебя любим… Положила на кресло сосиску и отвернулась, потом повернулась – сосиска лежит… И только попозже вечером ему стало лучше – украл кусок булки и колбасу, сделал себе бутерброд.
В общем, насчет зверей как психолог решила – пусть воруют, они теперь звери из неполной семьи.
…Савва и мы с Львом Евгеньичем очень разные. Савве в принципе безразлично, есть ли у него хозяин или нет, вот он и распустился. А нам с Львом Евгеньичем без любимого человека плохо и не так уж нужны сосиски…
Однажды к нам в гости пришла собака, пудель. Андрей пуделя кормил и гладил, а Лев Евгеньич расстроился, спрятался под стол и горевал там совсем один. Лев Евгеньич совершенно не умеет бороться за хозяина, соперничать с кем-то. Он – просто есть и все.
У Льва Евгеньича все как у меня – с уходом Андрея у него понизилась самооценка, появилась неуверенность в себе, комплексы всякие… Нам с Львом Евгеньичем это невозможно – соперничать. Соперничать – значит доказывать, что ты лучше, а зачем доказывать, что ты лучше, если любимый человек уже решил, что ты хуже… да и как это можно доказать?
16 января, среда
Гуляли с Максом, Андрюшей и Юлькой в Летнем саду. Максим держится очень благородно и спокойно. Говорит, что у него нет обиды на Полину и чтобы я тоже держалась.
Юлька с Андрюшей наперегонки бегали по дорожке, а мы стояли у воды, и Максим сказал: «Дашка, держи кураж». Я сказала: «Хорошо». Кураж по-французски означает мужество.
– Даша, я остаюсь здесь, – сказал Макс, – дома, в Питере, с тобой! Я свободен – Полина меня освободила от Америки! Если бы ты знала, как я ее ненавижу!
– Полина не виновата, что влюбилась, глупо ненавидеть человека за то, что…
– Дашечка, ты дурочка? Я Америку ненавижу! И остаюсь здесь, с тобой, моя розовая дурочка!
Когда-то Максим очень хотел в Америку. Выиграл конкурс «Предпринимательство», который организовало американское правительство для российских бизнесменов. Максим очень талантливый – выиграл конкурс, не имея вообще никакого отношения к бизнесу, исключительно силой интеллекта. Написал бизнес-план несуществующей фирмы, прошел все тесты и поехал в Цинциннати.
– Ты даже не представляешь, что такое американская провинция… – обиженно сказал Макс.
– Как Псков? – рассеянно спросила я. Я думала, как бы мне необидно сказать ему, что все – мы больше не будем встречаться. То есть будем, но только как друзья.
– Псков? Нет. Там Кремль, старые улочки… А в Цинциннати вообще нет города в нашем понимании, нет ничего, хотя бы отдаленно напоминающего архитектуру. Торговый центр, здание «Procter and Gamble», башни как две сиськи. На два соседних города одна скульптура – памятник Бичер Стоу. «Хижина дяди Тома», помнишь? Европейскому человеку там жить – все равно что трахаться в презервативе – вроде все то же самое, а все равно не те ощущения. Вроде ты живешь, а вроде нет.
– Тогда зачем ты был там?..
– А здесь я был зачем? – ответил Макс. – Так сложилось… Живу я там. «Жую из тостера изъятый хлеб изгнанья…»
Какие горькие слова! Я представила, как Макс покупает в универсаме хлеб, засовывает его в тостер, вытаскивает, а это хлеб изгнанья… Интересно, это его стихи или еще чьи-нибудь, например Льва Лосева?..
– Я не вижу Юльку… – сказал Максим и, привстав со скамейки, оглянулся вокруг. – А-а, вот она.
Мы прошлись с детьми по дорожкам, Максим рассказывал детям про статуи. Статуи были закрыты, но – это потрясающе – Максим точно знал, где какая статуя!
– Юлька, все люди живут ради прекрасных мгновений. Между этими мгновениями просто существование… Так вот, Юлька, посмотри внимательно вокруг, на Летний сад, на Михайловский замок, – это одно из самых прекрасных мгновений в твоей жизни.
Хорошо, когда человек, который так любит Питер, остается жить в Питере, дома.
Максим обнял меня за плечи, подул мне в глаза, поцеловал.
– Даша, ты не комплексуй, что тебя бросили. Ты объективно лучше, чем Полина.
– Я лучше, чем Полина? – с большим интересом переспросила я. – Чем я лучше?
– Чем Полина, – улыбнулся Макс.
В глубине души я все-таки рассчитывала – сейчас Максим скажет, будто я отличаюсь чудесными душевными качествами, умом, сообразительностью, но он не сказал. Ну… ну хорошо, нет так нет.
– Я думаю, Полина с твоим Андреем сначала просто переспала, а потом взяла его как пирожок с полки… Она во всем такая настойчивая, получит что-нибудь, а потом мгновенно пытается добавить к этому еще что-нибудь. Помнишь, у Олейникова? «Когда ему выдали сахар и мыло, он стал добиваться селедки с мукой» – это точно про Полину.
– Макс, если ты из-за меня хочешь остаться здесь, в Питере, то нет. Мы больше не будем встречаться, – сказала я.
– Это еще почему, трепетная ты моя? – удивился Максим. – Теперь нам вообще ничто не мешает. Почему не будем?
– Потому.
Потому что теперь он мне не нужен. Мне хотелось доказать, что я тоже есть, что я тоже живая, а не листок из ежедневника в клеточку, а теперь он мне не нужен… Но нельзя же сказать человеку, что у вас больше нет в нем надобности, правда?
