– Откуда ты знаешь о Лэнсе?
– Твой отец часто и очень подробно рассказывал о тебе, Бекка. Ной гордился тобой. – Эш сглотнул. – Мне будет его не хватать.
– Как ее зовут?
Он вопросительно изогнул бровь.
– Твою жену.
Эш тихо фыркнул, потом кивнул, словно что-то понял.
– Ясно… Полагаю, хотя Ной все мне рассказывал о тебе, он мало что рассказывал тебе обо мне, так?
– Я просила его этого не делать. Но не после того, как узнала о твоей женитьбе.
Ее слова повисли в воздухе. Эш внимательно смотрел на нее, и что-то неуловимо изменилось в его лице. Он облизнул губы, посмотрел на свои руки, потер ладони и вздохнул:
– Ее зовут Шона. Она художница. Мы познакомились, когда она приехала сюда с группой начинающих художников. Я был у них проводником во время короткой экспедиции на природу.
Он помедлил, как бы взвешивая, о чем еще можно рассказать. Треснувшее бревнышко упало на зольную решетку, и в камине полыхнул огонь.
– В итоге у нас ничего не вышло, – сказал Эш. – Мы развелись шесть лет назад. Наш брак продолжался семь лет.
У Ребекки зачастило сердце. Он посмотрел ей в глаза.
– Почему? – спросила она.
Он удержал ее взгляд во властной, почти обвиняющей манере. Как будто Ребекка была виновата в том, что его супружеские отношения сложились неудачно.
– Наверное, из-за меня. Я… просто я мало что мог ей дать. Меня часто не было дома, – в смысле, я часто уезжал в глушь и занимался своей работой. Знаю, иногда со мной бывает трудно поладить. А она… она нуждалась в большем. Потом она завела роман, хотя, полагаю, я напрашивался на это. На окончательный развод понадобилось почти столько же времени, сколько мы прожили вместе.
В его глазах мелькнуло страдальческое выражение. Ребекка знала, что это такое: боль измены. Когда-то Эш причинил ей такую же боль. Она посмотрела на цветы, стоявшие на столе. Эш как будто прочитал ее мысли; впрочем, он и раньше имел привычку угадывать, о чем она думает.
– Домохозяйка, – сказал он. – Она получает свежие цветы у торговца в Клинтоне и следит за домом. – Он улыбнулся, но одними губами. – А как у тебя с юристом по страхованию? Это серьезно?
Судя по тону, он с таким же успехом мог бы сказать: «А как у тебя с профессиональным кляузником?»
Ребекка пристально смотрела на Эша, ощущая подступающий гнев. Она приветствовала это чувство. Гнев очистил разум, вернул ее к поставленной цели и причине для разговора с Эшем. Оставив его вопрос без внимания, она сказала:
– По словам Бака, ты был последним человеком, видевшим моего отца в живых до его предположительного самоубийства.
«Или убийства».
– Расскажи мне, что произошло в эти последние часы, Эш. Почему ты сказал, что не думаешь, будто мой отец мог застрелиться?
Эш снова облизнул губы.
– В тот день я обнаружил его в магазине на автозаправке «Петрогаз». Он был изрядно пьян и, надо думать, сделал большой крюк пешком от «Лося и Рога» под предлогом визита к своему старому приятелю Клайву Додду. Потом он собирался тем же путем вернуться к своему автомобилю, стоявшему возле «Карибу-Лодж», – это был фокус, рассчитанный на возможность ускользнуть от бдительного ока Солли, – но в таком состоянии Ной просто не мог управлять машиной. Я предложил отвезти его домой.
Ребекка слышала нотки искреннего участия в его голосе. Это выводило ее из равновесия.
– В какое время это произошло?
– В полдень. Мы приехали к нему около четырех часов дня.
– Поездка занимает сорок пять минут, максимум час. Что произошло в промежутке?
– Значит, ты изображаешь копа и устраиваешь допрос?
– Я и есть коп. А он – мой отец. Я хочу знать, что случилось.
Эш покосился на нее:
– Ты расследуешь махинации в высоких сферах. – Он выразительно помолчал. – Это совсем другое, по сравнению с убийством, Бекка.
– Значит, это убийство?
Слово повисло в воздухе между ними. Мерно потрескивал огонь в очаге.
Эш отвернулся, выругался вполголоса и провел пальцами по волосам – таким же густым и темным, как во время их последней встречи, но пронизанным серебряными нитями у висков. Впрочем, это его красило.
– Не знаю, как еще это можно назвать, Бекка. Правда не знаю. Но, на мой взгляд, это точно не было самоубийством.
У нее что-то сжалось в груди.
– Тогда расскажи мне, Эш. Проведи меня по этому дню, шаг за шагом. Пожалуйста.
– По пути из Клинтона мы остановились на ранчо Оупен-Серкл, чтобы выгрузить припасы. Мэгги недавно овдовела, и я помогаю ей как могу. – Он пожал плечами. – Мне нетрудно выгрузить припасы или доставить ей нужные вещи по пути в город или обратно. Ной заснул на подъезде. Он спал почти всю дорогу после того, как мы выехали из города. Проснулся, когда мы прибыли к его избушке.
Ребекка взглянула на него:
– А потом?
– Я помог ему занести дрова. Развел огонь в очаге. Немного выпил с ним, как у нас принято… было принято время от времени. А потом я уехал. Приближался холодный фронт, и мне нужно было проверить собак и заплатить за разные вещи. – Он подался вперед, положив локти на бедра и сцепив руки. – Но вот что странно. Ной включил духовку. Он поставил две тарелки на кухонный стол и положил рядом пачку сигарет. Он не курил. Значит, он ждал кого-то к ужину, Бекка. Все это ничуть не похоже на поведение человека, который собирается покончить с собой.
Ее сердце забилось быстрее.
– Сигареты марки «Денали плэйн»?
Он слегка отпрянул.
– Откуда ты знаешь?
– Я поговорила с Маликами на автозаправке. Они сказали, что он купил пачку «Денали плэйн».
Его лицо на мгновение омрачилось, когда он понял, что подвергается перекрестному допросу.
– Клайв Додд курит? – поинтересовалась Ребекка. – Бак сказал мне, что отец собирался заглянуть к Додду. Он мог купить сигареты для Додда?
– Додд сидит на кислородной подушке и умирает от эмфиземы. Эти сигареты предназначались для кого-то еще.
– Ты сообщил Баку и коронеру Дикси о сигаретах и о том, что мой отец ожидал к ужину гостя?
– Я сказал Баку.
– Он расследовал это обстоятельство? Определил и допросил человека, который должен был приехать к ужину?
– У меня нет ответа на этот вопрос. Я знаю лишь, что дело было передано в офис коронера, поскольку Бак не обнаружил свидетельств преступления.
– При мне Бак не упоминал о том, что мой отец ждал гостя. По его словам, все указывало на депрессию и суицидальные настроения.
Эш молча изучал ее лицо, словно прикидывая, чем он может поделиться. Стоны ветра снаружи усилились до зловещего воя над замерзшим пейзажем.
