Как обычно появляется оперный спектакль? Либреттист берёт за основу литературное произведение или собственный замысел и пишет либретто. Затем присоединяется композитор и сочиняет музыку, которая имеет или не имеет в виду композицию либретто, его эмоциональные и тематические углы. К написанной опере театр выбирает дирижёра. В последнюю очередь появляется режиссёр, которому нужно оперу поставить. Он, как правило, находится в стойкой зависимости от музыкальной и текстовой части произведения. Даже в современной оперной режиссуре режиссёр может создавать какой угодно визуальный и мизансценический ряд в сопровождение музыке, но, допустим, режиссёрское решение сделать непредусмотренные композитором паузы в партитуре воспринимается зрителями и особенно фанатами оперы как вражеская интервенция, не говоря уже про более активные вмешательства.
Как создавался спектакль «Эйнштейн на пляже»? Ровно по обратной схеме. Всё началось со световой драматургии Уилсона – обычно перед спектаклями он рисует так называемые визуальные книги, в которых расписывает по времени, как будет выглядеть каждая сцена. Когда стало примерно понятно, какова будет последовательность сцен и чем будет характеризоваться каждая из них, Уилсон начал показывать изображения композитору Филипу Глассу. Отталкиваясь от визуальной драматургии, Гласс начал писать музыку. Либретто появилось в последнюю очередь; большая его часть написана Кристофером Ноулсом, несколько небольших частей – Сэмюэлем Джонсоном и один абзац, посвящённый супермаркету, – Люсиндой Чайлдс. Репетиции с солистами Гласс начал за некоторое время до появления либретто, поэтому в ритмических частях солисты распевали цифры, а в лирических – нотные слоги. Когда Уилсон спросил его, являются ли эти цифры и слоги окончательными вокальными партиями, Гласс решил ответить положительно. Так они остались в тексте, и легко понять, как сильно от этого опера выиграла. Ещё один пример появления идей: Уилсон перед работой разглядывал фотографии Эйнштейна и заметил, что на многих из них в разных возрастах тот по-особенному располагает пальцы рук, прижав большой к указательному. Этот жест стал основной хореографии хора и солистов в некоторых «коленных пьесах».
В «Эйнштейне на пляже» создателями было решено отказаться от нарратива. Им казалось ненужным рассказывать историю, было очевидно, что оперный материал устал от бесконечных историй. Как уже было сказано, опера идёт четыре с половиной часа, и Гласс отмечал, что это сокращённая версия. В этой опере – внимание – нет антракта. Всё время нужно держать в голове, что речь идёт о 1976 годе, и вот тогдашним зрителям предлагается входить и выходить из зала в любое удобное время, делать перерывы и возвращаться назад, Филип Гласс в интервью всерьёз отмечал, что «можно даже засыпать». Это сейчас даже тусклые российские режиссёры позволяют себе ставить спектакли на 6–8 часов, то есть это вещь уже довольно привычная, но не для 1976 года. Сцены с репетитивной музыкой (Гласс не любит определение «минимализм») и повторяющимися движениями длятся по двадцать минут и более. Совершенно очевидно, что есть люди, темперамент которых позволяет им подключиться эмоционально к этому модусу выразительности и погружаться в медитацию, как и задумано создателями. Для всех остальных предусмотрена полная свобода сценария просмотра. В первой версии спектакля танцоры также исполняли часть вокальных партий.
Опера называется «Эйнштейн на пляже», но там нет ни единого фрагмента биографии Эйнштейна, он представлен не как фигура нарратива, а как легенда, которую зрители уже заранее знают. В спектакле есть женская роль, которая в гриме и с характерными волосами играет на скрипке – безошибочно узнаётся Эйнштейн, но это единственная форма его квазибиографического присутствия. Эта работа обращается к Эйнштейну иначе – через самую суть того, чем он на протяжении жизни занимался, – работой со временем и пространством. Через постоянные повторения «Эйнштейн на пляже» аккумулирует особенный тип театральной энергии, который и сейчас-то остаётся не до конца понятным. Наконец одна из ключевых сцен – вторая часть четвёртого акта под названием Bed, в которой белая световая балка поднимается из горизонтального положения в вертикальное на протяжении девяти минут. Авангардный театр занимает не такое важное место в общественном культурном сознании, как, например, живопись, но вряд ли будет большим преувеличением сказать, что эта сцена – это такой «чёрный квадрат» для театра, возвращение (или, скорее, обращение впервые) всего сценического действия к нулевому уровню репрезентации, к чистой форме, которая к тому же выражается при помощи света.
В одном из интервью 2012 года Филип Гласс отмечает, что «Эйнштейн на пляже» до сих пор смотрится революционно – и это «не потому что мы оказались так далеко впереди, а потому что все остальные остались так далеко позади». Ранее в этом же интервью Гласс поясняет, что, по его мнению, театр с середины семидесятых стал значительно более конвенциональным – как он предполагает, под влиянием кинематографа и телевидения. Далее композитор отмечает ключевую вещь, важную для понимания процесса инновации: чтобы спектакль был революционным, революционным должен быть и способ его исполнения; Гласс рассказывает, что в 76-м году, когда «Эйнштейн на пляже» впервые появился на сцене, никто из креативной команды не знал, что именно они делают, способ работы перформеров в этом спектакле не был отрефлексирован и понятен всем участникам, не было достаточного тренинга, даже чисто пластического, – поэтому работа выглядела грубовато. Не сильно изменяя, спектакль восстанавливали в 1984, 1992 и 2012 годах, но, сравнивая эти версии между собой или с оригинальной премьерой 1976 года, становится понятно, о чём говорит Гласс, – у молодых перформансистов значительно более совершенный способ исполнения этой формальной репититивной хореографии, а исполнители вокальные уже совсем не так с трудом воспринимают радикальную музыку Гласса. «Эйнштейн на пляже» к концу 2010-х не только продолжает выглядеть современней 90 % всего, что происходит в театре, он ещё и – продолжая держаться на оригинальной базовой идее – выигрывает со временем от использования более совершенной техники исполнения и технологий. Обычно спектакли архивируют из любви к стабильности и боязни потерять эфемерное, есть драматические спектакли, которые из перверсивного трепета со стороны аудитории держат десятилетиями. Со временем они превращаются в музей разлагающихся трупов. «Эйнштейн на пляже» – уникальный пример спектакля, который выглядит всё современнее с каждым возобновлением. Учитывая, что на момент написания книги Глассу 82 года, а Уилсону и хореографу спектакля Люсинде Чайлдс по 77, следует полагать, что реинкарнация спектакля в 2012 году, катавшаяся по миру до 2015-го – последняя.
Роберт Уилсон, как и многие режиссёры авторского театра, работает и с традиционной оперой. Естественно, что это почти ничем не похоже на «Эйнштейна на пляже», классическая опера просто не подразумевает такой разомкнутости материала, но одновременно это не похоже и на всё остальное, что с современной оперной режиссурой происходит. В отношении классического музыкального театра Уилсон неоднократно озвучивал свой режиссёрский метод – прежде всего ему кажется важным помочь зрителю услышать музыку, а не строить преграды на пути к ней в виде сложных нарративов или заваленной декорациями сцены. Сам тип психического устройства Уилсона обуславливает этот метод; так, например, он иногда практиковал просмотр телевидения с закрытыми глазами или ушами – закрывая один канал восприятия, по его мнению, можно более качественно воспринимать информацию другим каналом. В основном поэтому его оперные спектакли (особенно раннего периода, до начала 2000-х) характеризуются особым аскетизмом и особенным световым решением. Всё происходит в полумраке, для своего фирменного задника Уилсон использует в основном густой тёмно-синий цвет, довольно часто сцена ухает в полную темноту, а абстрактные декорации на сцене так или иначе отсылают к природным объектам – скалам, деревьям, камням.
