Я не виновата, я воспитывала Масю правильно!
Но еще более невероятное произошло вечером.
Вечером я спросила:
– У тебя с ним роман?
Я хорошая мать, я современная мать, я тактичная мать, я хочу, чтобы моя дочь была со мной откровенна. Из меня просто рвалось «как ты могла, как тебе не стыдно!», но я спросила:
– У тебя с ним роман?
– Еще не знаю, – искренне ответила Мася. – Он вроде бы хочет, чтобы у нас были серьезные отношения. А я еще не знаю.
Я опешила. О господи, она еще не знает! Он вроде бы хочет, а она уже с ним спит. Она с ним уже спит, но еще не знает.
– А когда узнаешь, – мрачно спросила я, – когда узнаешь, что будет?
– Ну, будем вместе всюду ходить: в кино, в театр, в гости… – сказала Мася.
Я думала: может быть, ее оправдывает любовь, в конце концов, в русской литературе столько примеров… Моя тезка, Зинаида Пастернак. Из ее ранней половой жизни получился «Доктор Живаго». Но у Маси не любовь, а она «еще не знает».
Хочется закрыть глаза и провалиться в черную дыру – 16 лет! Мася, золотая головка, прелесть, я просто расплавляюсь от нежности, как курица при взгляде на своего цыпленочка. Так что же, получается, она со всеми?.. С кем захочет или кто с ней захочет?.. Ей только 16, и я не могу, не могу с этим смириться!..
Я ничего не рассказала Илье. Я никогда ему не говорю ничего, что меня по-настоящему волнует. Думаю, это и есть секрет хорошего брака.
Кстати, об Илье и о моем браке. О чем мне с ним говорить – о венерических болезнях, о морали, о моей эмоциональной неготовности к его феерическому сексу?!
…Не слишком ли много в моей жизни секса? Чужого секса.
Зина.
Зина-Зиночка!
Мне очень тебя жаль, ведь ты не понимаешь, как это бывает: она не со всеми, она просто захотела, и все. Послушай, больше всего тебя мучает, что ей 16 лет. А ты представь, что ей 18. Не спрашивай зачем. Просто представь, что ей 18 лет.
Представила?
Ася.
Ася!
Совершенно необъяснимо, но мне стало легче.
Если бы Масе было 18, я бы смирилась с тем, что у нее началась сексуальная жизнь. Мне было бы это очень неприятно, но я бы смирилась.
Я поняла – я должна думать, что ей 18. Это такая игра. Можно даже представить, как мы справляли ее 18-летие и что мы ей подарили.
Спасибо тебе, Ася.
Зина.
P. S.
Ты говоришь, что я не понимаю, как это бывает: просто захотеть быть с кем-то, и все. Но ведь у меня есть, как любила говорить моя мама, «уважительная причина».
Моя уважительная причина очень простая: да, я не понимаю! Мой муж просто захотел быть с кем-то, и все. Его любовница просто захотела быть с ним, и все.
Мой муж мне изменяет. У моего мужа роман. Он целует другую женщину.
Ты понимаешь, что я готова ее убить, ты понимаешь, как это горько, так горько, будто в меня выплеснули целое море горечи?
Я больше не говорила с Ильей. Говорить означает ставить условие – я или она. А если он ответит, что предпочтет мне ангелов, играющих золотыми шарами?
А может быть, мне это за тебя?
Ты никогда не замечала, что человек начинает вспоминать свои дурные поступки не на ровном месте, а только когда хвост в ловушке? Когда случается плохое, человек думает:
«Это наказание за мои прошлые гадости? Но если я вспомню свои гадости, я как бы попрошу прощения. Что мне за это будет? Вдруг высшие силы меня простят и отменят наказание?..»
Вот и я думаю: может быть, мне это за то, как я получила Илью – украла.
Я виновата во всем, что произошло между нами троими. Я все придумала: сочинила роман, разыграла пьесу, в общем, сделала нас всех персонажами собственной придуманной истории.
А теперь я хочу все вспомнить, все тебе рассказать и попросить прощения. Вдруг высшие силы сжалятся надо мной и вдруг эта его «единственная, кем он наслаждается» провалится к чертовой матери!
Можно я буду писать от третьего лица – чтобы не было «я», не было «ты», как будто это не ты и я, а девочки Зина и Ася?
Вот такой книжный ход.
Но иначе мне придется наши с тобой диалоги писать так:
– Привет, Ася, – сказала я и взглянула на тебя.
– Привет, Зина, – сказала ты и улыбнулась мне.
Как филолог я понимаю, что это крайне неудачная форма.
З.
Ася, привет!
1982 год, 10 класс, нам 17 лет.
Зина сидела на уроках, Ася сидела в баре.
В 10-м классе Зина с Асей уже не всегда были неразлучны. У них уже были разные цели. У Зины – аттестат, поступление в университет, на филфак, конечно. Как дочь своего отца, давно уже не просто известного писателя, а почти советского классика, одного из секретарей Союза писателей, Зина поступила бы и вообще без аттестата, могла бы просто сказать: «Я к вам». Но она старалась получить пятерки. У Зины был четко намеченный путь, и уже было ясно, как она будет называться до конца жизни: студентка университета, аспирантка, преподаватель филфака, доктор наук, профессор… Как будет называться Ася, тоже было ясно: художница, любовница, балда, искательница приключений.
Иногда Ася бывала в доме журналистов, где можно было увидеть интересную публику, иногда в баре «Застолье» на углу Невского и Литейного, в пяти минутах от школы. Это был бар попроще, для всех, но вместо уроков и это было хорошо.
– Почему ты не была в школе? Что ты вообще делаешь целыми днями? – спрашивала Зина.
– Я жду любви, – отвечала Ася.
– Ты ждешь любви в баре «Застолье»? – уточняла Зина.
– Я жду всюду…
Ася снимала школьный фартук, засовывала в портфель. На ходу украшала школьное платье чем-то самодельным – кусочком меха или большим вязаным цветком, расстегивала две верхние пуговицы. И унылое школьное платье превращалось в притягивающий взгляды манок. Впрочем, в школьном платье с наглухо застегнутыми пуговицами, в фартуке, даже в парандже все было бы то же, – Ася сама была манок.
Ася вовсе не мечтала о мужчинах, о сексуальных отношениях…Или мечтала?.. «Я хочу свободы», – говорила она. Поэтому она сидела в баре с фартуком в портфеле, пила модные разноцветные коктейли, зеленые с мятой и розовые с вишенками, рисовала лица посетителей на салфетках и радовалась: «Ура, свобода!» Пока Ася рисовала в баре, как будто она художник в Париже, Зина сидела на алгебре и тосковала, ей казалось, что Асина «свобода» отнимает у нее Асю, Ася «в Париже», а она на алгебре.
В баре «Застолье» Ася и познакомилась с Ильей. Илья не был завсегдатаем баров, – бар был по дороге домой, и он зашел туда к знакомому официанту. Этот официант, тот самый плохой мальчик, который называл его «жиденком» или «армяшкой», приторговывал разным дефицитом, от женских сапог до книг. Илья хотел купить себе подарок от мамы на день рождения – Цветаеву, зеленый том из «Библиотеки поэтов».
