– Ты же в курсе моей ситуации?
Массивная голова чуть заметно качнулась на невидимой шее.
– Знаю, что ты с Иф Штеллай крепко сцепилась. И тебе туго приходится теперь. Если кратко.
– Из-за чего именно, в курсе?
– Конечно.
– Нужно кое-что сделать.
– Весь внимание.
– Пробить ход через масах и прикрыть это технической необходимостью.
– Ну уж дудки.
Мелех мотнул головой так, что щеки хлопнули, будто бульдожьи брыли.
– Очень надо. Пожалуйста.
– Йанай, ты знаешь, как хорошо я к тебе отношусь…
– Знаю.
– И я помню, как много и часто ты меня поддерживала, не только с динозаврами, а вообще…
– Вот именно.
– Но я не сам себе враг. Я технический работник, мое дело – поддерживать функциональность системы, а в ваши дела я не лезу. Ты знаешь, я не против мелкого хулиганства, да и шедам соли на хвост насыпать никогда возможности не упущу, но это уж слишком. Я и так уже весь во взысканиях по поводу и без, сама видишь, – он печально похлопал себя ладонями по необъятному животу. – А за такие трюки машгиах сошлет на другой конец Ланиакеи, буду до скончания времени астероидами рулить у какого-нибудь захудалого красного карлика. Надо оно мне? Тут хоть интересно бывает временами. Нет, и не проси. Не могу. Все, мне работать надо.
Он решительно отвернулся и сосредоточенно защелкал клавишами.
– Что за машгиах? – спросил я.
– Судья, – ответила Яна, не сводя с Мелеха взгляда.
– Высшее должностное лицо в нашем секторе Полигона, – отозвался он. – Ну, как арбитр на футбольном поле. Следит за соблюдением правил, выносит решения о наказаниях, согласовывает корректировки в сценарии Эксперимента и существенные изменения Сферы вероятностей – по необходимости, конечно. Машгиахов всего двенадцать на Полигоне, а у нашего на меня зуб.
Я заглянул в монитор поверх обтянутого серой рубашкой покатого плеча. На экране мелкой рябью текли тонкие зеленоватые строки нечитаемых символов, то прерываясь, то возобновляя свое движение.
– Как Вы в этом разбираетесь?
Он покосился на меня и нехотя ответил:
– Опыт и навыки, как…Как ты преступников ловишь?
– Собираю информацию и анализирую.
– Вот и здесь так же. Сейчас в режиме реального времени фиксируется и записывается все, что влияет на перспективный сценарий: дела, слова, мысли, – он протянул руку и принялся тыкать пальцев в экран, оставляя жирные пятна. – Ссоры и примирения, обиды и прощения, прогул, опоздание на лекцию, вовремя невыгулянная собачка, выпавший птенец, которого подобрали и принесли домой, несправедливо обиженный отцом ребенок, найденный кошелек, лишняя рюмка, случайная встреча старых друзей, первая сигарета, выкуренная школьником – вот, прямо сейчас, с приятелем, на черной лестнице; приступ мигрени во время совещания в министерстве, ошибка в боевом приказе, неотрегулированный толком руль высоты, решение пойти пешком, а не ехать домой на автобусе – все это формирует те взаимосвязанные вероятности, из которых состоит Сфера. Затем они анализируются, и на базе рабочей прогнозной модели появляется обновленный сценарий, принятый, как основной. А потом я делаю вот так…
Мелех нажал на пару клавиш, и течение строк на экране остановилось.
– Затем вот так… – он щелкнул переключателем на верхней панели, и рядом с ним зажегся предостерегающий красный сигнал.
– Ну вот, а теперь осталось ввести код и нажать вон тот рычаг, – Мелех показал на один из громоздких пультов, висящих над полкой. – И все, актуальный сценарий загружен. Это я и проделываю каждый день, в четыре утра по местному времени. Остальные сценарные варианты архивируются и хранятся на случай, если нужно будет что-то подчистить. Тогда в четыре утра я откатываю всю систему назад, например, на день, или неделю, или на месяц, в зависимости от распоряжения руководства, и загружаю нужный архивный вариант.
– И часто приходится так делать?
– Ну, не так чтобы…за год пару раз, не больше. В этом году, например, только однажды откатили.
– А человеческая память?..
– А что память? Если загружена резервная копия, то и сознание переносится в актуальный сценарий, понимаешь? Ну вот, к примеру: ты сейчас здесь – что, если мое мнение кому-то интересно, дикость и аномалия. Но одновременно, в других вариантах, ты… – и он снова нажал на клавиши, – вот, ты в отпуске сейчас, идешь с пляжа, с невестой, довольный такой, солнышко светит…вот ты на работе, по третьему разу допрашиваешь свидетеля с последнего налета “вежливых людей”…теперь попозже возьмем…ага…вот ты в койке с некоей Александрой Бородиной, оперуполномоченным районного уголовного розыска…
Яна с любопытством посмотрела на меня и сказала:
– Ничего себе, Адамов! Не подозревала в тебе такого. Ай да Витя!
Я почувствовал, что краснею.
– И сколько всего таких возможных сценариев? – спросил я, просто чтобы что-то сказать.
– По одному человеку в моменте до нескольких сотен.
– А вообще? В мировом масштабе?
– Нет такого числа.
– Ну, хоть примерно.
– Примерно я могу назвать любое: десять дуотригинтиллионов, например, или десять седециллиардов
[6]. Фактически, это как функция бесконечности – она неисчислима. И непостижима. Ни для кого, даже для нас. Даже для них, – он ткнул пальцем в потолок. – Совместить мультибесконечность со строгим планом так, чтобы каждый реализованный вариант в итоге вел к заранее заданному исходу, может только Он. Но Он своего конечного замысла не раскрывает, от Контура отделен, а нам тут внутри остается только делать дело, каждому свое, и надеяться, что мы его делаем правильно.
– Неужели не бывает никаких сбоев?
– Бывают, конечно. Чем сложнее система, тем выше риск ошибки. И у нас их, будь уверен, полно. Вот ты спрашивал про перезагрузку сценария и про память: случается такое, что у человека задваиваются воспоминания. Как правило, если он ночь не спит и в четыре утра по местному времени бодрствует. Мир изменился, а он нет – ходит потом растерянный, не знает, что к чему. Мозг, конечно, включает защитный режим, иначе разум не выдержит, но человек все равно ощущает, что как будто живет не своей жизнью. Или застревает в устаревшем сценарии: в обновлении ему уже полагается академиком стать, к примеру, а он все в лаборантах сидит и не понимает, что не так делает. Всякое, в общем, случается.
– А бывает, что в одной вариации человек уже умер, а в других – жив и здоров?
