И те, кто слышал это и верил им, убивали себя: вскрывали кинжалами грудь, травились горькой настойкой пустынных грибов, прыгали с крыш.
Город погибал и сходил с ума в преддверии скорой смерти».
Чайник забурлил, вспенился и щёлкнул.
Хромов снова насыпал в кружку кофе, залил кипятком, достал ещё одну сигарету и опять закурил, подумав неожиданно, что, кажется, уже совсем обнаглел – да и так много курить не очень полезно для здоровья.
Впрочем, курить вообще не очень полезно для здоровья.
Могильная звезда. Интересный мотив. Может быть, Поплавский не любит коммунистов? Недаром похож на белого офицера… Эти аккуратные усики, бородка, осанка.
Да нет, глупости какие-то. Слишком поверхностно. Могильная звезда очень часто упоминается в его ЖЖ, надо было раньше обратить внимание. В следующий раз надо будет поговорить о ней.
А завтра надо будет купить и нарядить ёлку.
Он подошёл с сигаретой к подоконнику. Только сейчас увидел, что город наконец-то засыпало снегом. Зима в Петербурге не всегда подразумевает снег. Всё, что падало с неба на этот город, тут же таяло, впитывалось в жадную землю, стекало каплями с крыш прямо на тротуары, хлюпало под ногами. А теперь вдруг лежит белой скатертью и не думает никуда уходить.
Хотя, конечно, к вечеру всё это снова растает.
Какие же сейчас огромные пробки в городе, подумалось Хромову. А вечером будет ещё хуже. Домой придётся возвращаться долго. Наверное, семья уже уснёт к тому времени. Может быть, снова заночевать здесь?
Нет, нет. Пообещал быть сегодня дома.
«Мы покинули наш погибающий город. Мой родной город, в котором когда-то каждый день был праздником жизни, а теперь здесь будет только смерть, ничего кроме смерти – смерть и белые черви. Мы медленно бредём на механических пауках к Городу Единства. Идти нам долго.
Небо над нами грязно-оранжевое, ветер приносит запах гари со стороны города, и вереницы несчастных всё так же идут по обочинам с хмурыми лицами и пустыми глазами.
Но не все идут вперёд – есть и те, кто бредёт назад. И их становится всё больше.
“Город Единства закрыт”, – перешёптываются одни.
“В городе чума!” – кричат иные.
“На город напали пустынники”, – говорят другие.
Мы ничего не понимаем. Одни говорят, что все в городе сошли с ума и стали убивать друг друга; другие – что город вдруг вымер от неизвестной болезни. Третьи говорят, что Город Единства и вовсе сгорел дотла.
Мы приближаемся к городу и чувствуем сладковатый запах чумы.
Нам рассказывают, что все в городе сошли с ума; они закрыли ворота. Они собрались на городском совете и решили убить себя, открыв бочки с чумной плесенью.
Плесень покрыла почти весь город за несколько часов, она въедается под кожу, выедает глаза и заползает в лёгкие. Они умирают в страшных мучениях, кашляют желчью и гниют заживо.
Небо здесь прозрачно-зелёное, и мы видим, что высокая башня магистратуры Города Единства покрыта чёрными пятнами чумной плесени.
А на закрытых воротах, под которыми в свете костров беснуется толпа, грубо приколочена огромная, проржавевшая, стальная пятиконечная звезда».
Через час ещё один приём. Парень с затяжной депрессией, который отправился сюда месяц назад после попытки самоубийства. Очень тяжёлый пациент. После разговоров с ним самому хочется выпилиться.
Хромов провёл ладонью по лицу. Ему хотелось спать. В последнее время ему всё время хотелось спать.
Скорее бы май, скорее бы отпуск, скорее бы Крым. Уехать от всех этих психов, от этого тоскливого города, вечного дождя, серых стен, серого неба, серой земли – туда, где море и солнце.
В Петербурге у психиатра всегда будет много работы.
Вибрация телефона, вспышка на экране, сообщение от жены: «Тебя сегодня ждать?»
Хромов повертел телефон в руках и не стал отвечать.
Ему вдруг захотелось послать всё к чертям и пойти сегодня вечером в центр, завалиться в какой-нибудь бар и хлестать там виски без колы, стакан за стаканом, сидя в одиночестве за столиком и рассматривая пустыми глазами посетителей. А потом вызвать такси, завалиться на заднее сиденье и поехать домой, чтобы сразу лечь и отрубиться.
Он делал так летом и осенью. Ему нравилось. Жена смотрела на него с жалостью и презрением, когда утром он собирался на работу, пытаясь дрожащими руками застегнуть портфель.
Хромов вдруг подумал, что скоро ему самому понадобится психиатр.
Всё-таки чуть-чуть можно. Он достал из шкафа маленькую флягу с коньяком, открутил крышку, сделал несколько глотков, поморщился и выдохнул.
Пить одному – очень опасная затея. Сначала тебе это нравится. Расслабляет, даёт ощущение вседозволенности, пахнет пьяной свободой одиночества. Первый раз, второй, третий. А потом оказывается, что ты тратишь на это больше, чем можешь позволить. И перестаёшь контролировать себя. Пьёшь стакан за стаканом, не разбавляя – ха, я ведь взрослый мужик, буду пить чистым, – и сам не замечаешь, как уходишь в штопор. Как отрубаешься от всего мира и смотришь на всё через пьяную пелену, и вокруг происходит какое-то веселье, но это не твоё веселье, чужое. Всё вокруг чужое.
А потом тебя накрывает мыслями. И нет никого рядом, кто смог бы их развеять.
Так и повеситься недолго.
Хромов представил себе заголовки: «Петербургский психиатр, автор книги “Как перестать страдать и начать жить” повесился в собственном рабочем кабинете».
Такое себе.
Он достал телефон и ответил жене: «Да, буду сегодня в девять часов».
* * *
Море было чёрным, песок – белым, а небо – серым.
Трое сидели на чёрном кожаном диване, их зеркальные лица глядели в сторону горизонта.
Волны всё так же беззвучно катились по песку и уходили назад, в небе по-прежнему не было ни звёзд, ни луны, ни солнца.
Волны выбросили к их ногам маленький плоский камень – чёрный, как и само море.
Тот, что сидел справа, наклонился и взял его в руку, приблизил к лицу, посмотрел на него.
Камень отразился в его зеркальной маске.
«Это не четвёртый», – сказал он и бросил камень обратно в море.
Остальные молчали.
Глава третья
I
Научно-исследовательский корабль «Рассвет»
8 декабря 2154 года
16:50 по МСК
Планета была прекрасна.
Крамаренко изучал её круглые сутки, иногда забывая есть и спать. По несколько раз в день он без предупреждения забегал в отсек управления, чтобы показать Лазареву новые данные.
