– Что вы? Если убивать, то я предпочитаю… никогда не догадаетесь… шилом! Простой, достаточно безболезненный и верный способ.
– Вы большой знаток в этом?
– Просто я мужчина. Вы – спросили, я – ответил. Люси… – Майер теснее привлек ее к себе, придерживая ладонью за спину. – У вас потрясающее, упругое тело. – С этими словами он буквально впился в ее губы, пытаясь раздвинуть их своим сильным, скользким языком. Люси едва не стошнило. Она резко отдернула голову назад и, когда он вновь потянулся к ней, попыталась укусить за щеку.
– Дрянь! – вскрикнул Майер и, завалив девушку на пол, налег на нее всей тушей. В этот момент он ожидал от нее всего, что угодно, готовый к тому, что она будет царапаться, кусаться и, если получится, бить коленками. Но она сделала то, чего он никак не ожидал. Она вдруг перестала сопротивляться и размякла, безразлично уперевшись взглядом в потолок. Майер на взводе разорвал платье у нее на груди. Люси лежала расслабленная, будто это вытворяли не с ней. Он стал страстно целовать ее лицо – глаза, лоб, щеки, губы… и наконец, словно от ожога, отпрянув от нее, закричал: – Сопротивляйся, дрянь! Сопротивляйся! – Люси, казалось, совсем не слышала его. Он вскочил на ноги, схватил со стола шило и, замахнувшись, прорычал: – Тебе было интересно, как я убиваю? Ты сейчас это узнаешь на себе, но уже ничего не сможешь больше сообщить своим хозяевам из ГПУ!.. Сопротивляйся, дрянь! – Майер был готов нанести свой коронный удар шилом в живот, но потерял от ярости бдительность. Стоя на коленях, он слегка их раздвинул в стороны, для устойчивости, и совершил непростительную оплошность. Не будь Люси танцовщицей, то вряд ли смогла б использовать подаренный ей судьбой и Майером единственный шанс. Сгруппировав ноги, она легко подтянула колени к груди и в резком выпаде врезала пятками в слабое мужское место! Сначала Майер не понял, что произошло. Но когда боль из области паха, как кол, вонзилась в мозг, он взвыл безумно и опрокинулся на спину. Люси же, напротив, подлетела, как на крыльях, с пола и, едва успев запахнуть на груди разорванное платье, замерла у дверей. Ее чуть не смел с пути ворвавшийся на кухню, словно локомотив, Казанфар.
– Хендэ хох! Майер! Хендэ хох! – орал он при этом во всю глотку.
Когда Люси оглянулась, то на месте, где минуту назад, взвыв от боли, валялся Майер, была лишь пустота. Раскрытые настежь створки окна позволяли предположить, что Майер сиганул в проем. Казанфар подбежал к окошку и закричал:
– Люди! Это Майер – немецкий шпион! Он украл мой велосипед! Держите его, вора!..
Но Майер, скатившись с холма, на котором стоял коттедж, нажал на педали и был таков.
– Люси! – бросился к девушке Казанфар.
– Милый, милый, милый… – повторяла одно и то же слово она.
– Почему ты мне не оставила никакой записки, Люси! А если б я опоздал?
– Ты и так опоздал. Но как ты вообще меня нашел, милый?..
Казанфар уже совсем было собрался рассказать ей, как, узнав от домработницы Кодси про «коттедж в пригороде», догадался, что это в новом городе. А где именно, вычислил, вспомнив, как однажды вместе с Айказом «вели» машину Майера из старого Тегерана в новый город. Тот приехал именно в этот коттедж. Как позднее выяснили, он принадлежал преподавателю языка фарси в посольстве Германии, агаи-Кейхани, известному пособнику немцев. Казанфар хотел все ей рассказать, но ему стало жаль тратить на это время, и он лишь произнес:
– Понимаешь, я, когда крутил педали, работал не только ногами, но и головой.
Получилось эффектно. Он хотел поцеловать Люси, но в это время, как еще один локомотив, на кухню ворвался лейтенант госбезопасности Коля Попов – оперативный сотрудник советского полпредства и связной Амира в одном лице. Этот вбежал с наганом в руке, но, увидев Казанфара, не стал стрелять в потолок, как собрался до того, лишь спросил:
– Где Майер, ушел?.. А ты как тут оказался?
– Потом объясню, – ответил Казанфар. – И в свою очередь тоже спросил: – А ты как узнал, что Майер был здесь, и почему ты опоздал?
– По пути вышла из строя машина, в которой ехала группа захвата. Пробили сразу два передних ската. Возможно – диверсия. А то, что Майер будет здесь, сообщила вот она, Люси, наш агент.
– ?! – Казанфар пытался держать лицо, но выражение все равно получилось глупое. – Люси – советский агент?..
– Надеюсь, ты понимаешь, что информация строго конфиденциальная.
Когда все трое вышли во двор, «ЗИС-101С» стоял «упакованный» группой захвата в ожидании Коли, чтобы отбыть обратно. Рядом ждал свою хозяйку «Опель Капитан». Люси посмотрела на автомобиль, вот он – целехонький стоит, как хорошо.
– Казанфар, поедешь со мной?
– Да, – радостно отозвался тот.
– Садись за руль.
– Но я ведь не вожу машину. У меня велосипед.
– Ну да.
– Майер, сволочь, угнал его. Жалко.
– Садись рядом. Хочешь, научу водить?
Казанфар уселся на пассажирское место впереди и уставился на Люси.
– Что такое? Так смотришь… – Она поправила разорванный ворот платья и тронула рукой прическу.
– Люси, только обещай ответить честно. Ты же сама мне говорила, что не любишь коммунистов? Как же так?
– Говорила, да, – улыбнулась она, – но нацистов я не люблю больше. Ты ведь тоже не коммунист, Казанфар. Почему?
– Ну, я об этом как-то не думал… да и рано мне…
– Чего – рано, тебе что, нет 16 лет?
– Есть, есть. 25 апреля исполнилось.
– Так тебе только 16? – Она повернулась к нему всем телом. – Мамочки! Мой милый Казанфар, я на целых четыре года старше тебя. А ты с поцелуями лезешь. Так нельзя. Подрасти сначала.
Люси хотела сказать что-то еще, но Казанфар привлек ее к себе, сжал в объятиях и поцеловал в губы. Только на этот раз крепко, как настоящий мужчина, а не юнец. Так, во всяком случае, ему показалось. Да и ей тоже, если честно.
Часть II
– Вартанян, на выход, к тебе пришли! – зычно произнес надзиратель, самый вредный из всех, которые здесь работали. Даже имя у него было такое – Аббас, что означало – нахмуренный. Короткий, квадратный, с длинными мускулистыми, как у гориллы, руками, он частенько пускал в ход кулаки в «профилактических целях». Три месяца Жора находился в заточении. За это время привык к участи бесправного узника и лежал теперь у стены на полу, застланном сухой травой, и дремал, несмотря на то что на улице был день. Услышав сквозь сон противный голос, Жора открыл глаза и поднялся на ноги. Кроме него в камере предварительного заключения находились еще человек пятнадцать. Благодаря тому, что створки зарешеченного окна были открыты, воздух в помещении казался не таким спертым, каким мог бы быть. – Вартанян! – повторил «горилла».
– Здесь, – отозвался Жора. И у окна, с наружной стороны, увидел Гоар – до боли родное существо со светлыми косичками. Будто лучик солнца проглянул с улицы. Ради таких минут, считал он, можно было жить в этой проклятой камере, терпеть бесноватого Аббаса и сносить побои следователей, что называлось здесь «допросами с пристрастием». Женщина-надзиратель осмотрела узелок, переломила пополам все пирожки, обыскала саму Гоар и жестом позволила подойти к окну, за которым стоял Жора.
