– Верносссть кому? Госссподу? Или Предателю?
Демоны не могут упоминать Господа, не говоря уже об Имени Его. Это часть проклятья. Риммон кивнул. Было не ясно, что он имеет в виду, но… было что-то в согбенных плечах и поникших крыльях, что внушало доверие.
– Я не могу обратиться напрямую. Он не слышит меня, как и прочих отрекшихся. Но я могу дать тебе это… – демон провел когтистой ладонью над камнем. Полыхнуло, из ниоткуда появился причудливо изогнутый медный змей. По цвету и форме змей очень походил на меня, только был раза в три больше. – А ты потом замолвишь словечко за Риммона.
– Что это?
– Амулет Древних. Тот, кто увидит его, излечится от любого отравления. В том числе от змеиного яда.
– Ты хочешь подбить меня нарушшшить Волю Госсспода?
– Ни в коем случае! Вы так и будете продолжать карать, люди будут страдать от укусов, но перестанут умирать.
Перед моими глазами встал образ несчастного отца, держащего на руках сгорающую от моего яда дочь. Сколько человек уже умерло от моих укусов? Много. И я помню их всех. Они возроптали, и были достойны кары. Но Лита… Она… Ребенок. Ее мысли – повторение и отражение слов отца и окружающих. Она еще не осознает своего преступления. Да, если ничего не предпринять, через пару лет она укрепится во грехе. Но сейчас… сейчас…
– А почему ты сссам не передашь амулет Моисссею? Госссподь говорит с ним чаще, чем ссс нами.
Демон покачал головой.
– Представь, если я возникну перед ним… Таким вот… – демон раскрыл ладонь, и на ней заплясал багровый огонек. Неверный свет озарил оскал лисьей морды и массивные винтообразные рога в человеческий рост длинной. – Он и разговаривать со мной не станет, не говоря уже о том, чтобы поверить. Он же не знает того, что знаешь ты. Не понимает, как это… лишиться Небес… пасть… существовать без надежды… без любви… Испытывать только боль, ненависть и одиночество… Потерю ощущения братства… Знаешь, там… наверху… у меня остался друг. Настоящий друг. Который теперь убьет меня, как только увидит. Или мне придется убить его, хоть я и не хочу этого. Тебе знакомо это чувство, безымянный?
Я кивнул. Баал, наверное, тоже так страдает. Страдает… И Лита страдает…
Но, может, я не понимаю чего-то важного? Может, просто не ведаю пути Отца? Не нарушу ли я планы Господа?
Демон заметил мои колебания и плавным движением подвинул ко мне амулет.
– Мы договорились? – спросил он. – Или мне поискать другого серафа? Поумнее?
Пока он будет искать, Лита умрет. Исаклий прав. Господу не нужна эта жертва. Так же, как не нужен был сын Авраама.
– Я ссскажу Госссподу о твоем рассскаянии…
– Будь так добр, – слегка поклонился демон. И исчез.
5
Я оглядел медного змея. И как мне доставить его Моисею? Принять истинный ангельский облик? Это, конечно, удобно, но нарушит прямой приказ Господа. Он четко сказал – притворитесь змеями. Да и перепугает серафим, спускающийся с Небес или, того лучше, шагающий по лагерю, все племя еврейское.
Да и проверить амулет необходимо. Вдруг у него совсем не те свойства, что озвучил демон. С него станется.
Я вздохнул и полез внутрь змея. Вселение прошло гладко. Буквально через минуту, я ощущал медную чешую, как собственную кожу. Тут же пришло понимание, демон не обманул. Амулет помнил миллионы спасенных жизней. Аура его расщепляла яды на составляющие, впитывая в себя эманации смерти и боли. Конденсировала в медной оболочке, накапливала. И вся эта боль, все несостоявшиеся смерти давили на меня. Я чувствовал жжение, резь, боль, слабость… Всю ту гамму ощущений, что испытывает умирающее от яда существо.
Нужно скорее доставить медного змея Моисею и покинуть эту пыточную. Собрав в кулак волю, я, звеня медными чешуйками, пополз к лагерю.
6
Старец стоял на коленях прямо на острых камнях. Он молитвенно сложи руки и что-то шептал.
Я остановился в паре шагов от него и приподнял блестящую в свете звезд голову.
– Моисссей… – прошипел я. – Моисссей, я пришшшел помочь твоему народу.
Патриарх открыл глаза и увидел перед лицом большую треугольную морду. От неожиданности старец вздрогнул, но не отшатнулся.
– Кто ты? – спросил он ровным голосом. Потрясающая воля. Так быстро сориентироваться и взять себя в руки. Я присмотрелся. Нет. Это – не воля. Это – ВЕРА. Между этими двумя свойствами человеческой души огромная пропасть, но внешние проявления схожи.
– Я – один из серафов. Я ангел Божий, посланец Господа на Землю.
– Слава Богу, – пробормотал Моисей. – Наконец…
Только сейчас я заметил, насколько он стар. И насколько тяжело его бремя. Не будь его вера так крепка, груз ответственности за весь еврейский народ, который за последние годы поредел втрое, раздавил бы даже этого могучего мужа.
– Сссмотри на меня, – сказал я. – И покажи всссем. Тот, кто увидит меня, не умрет от яда змеи. Водрузи меня на сссвой посссох вмесссто знамени и обойди лагерь.
7
– Господь смилостивился! – ликующе возвестил патриарх. В руках он держал свой посох с поперечной перекладиной, вокруг которой обвился медный змей. – Идите сюда! Смотрите все! Несите умирающих!
И люди шли.
И смотрели.
И многие укушенные остались живы, амулет впитал в себя их страдания, избавил от яда, исцелил.
Я бился и метался внутри медной оболочки не в силах вынести напора миллионов несостоявшихся смертей, но и не имея возможности покинуть эту темницу. Тогда я первый раз ощутил телесную боль. Еще ничего не зная о настоящей боли. Она была лишь тенью тех мук, на которые я буду обречен вскоре.
Вот шатающийся Исакиль принес бездыханное тельце дочери… Положил прямо у подножия торчащего из земли посоха. Дрожащими пальцами приоткрыл веки на безвольном лице. Поздно. Абаддон уже забрал невинное дитя.
Амулет Древних может излечить любое отравление. Но не воскресить.
Исакиль еще долго стоял на коленях у остывающего трупика, раскачивался вперед-назад и уговаривал дочь открыть глазки. Он не видел, как радуются другие укушенные, язвы которых затягиваются, мертвенный цвет кожи уходит, взгляды перестает мутить непереносимая боль.
Та боль, которую впитывал Амулет Древних, в полной мерой передавал мне.
Наступило утро, прошел день, на небе вновь появились звезды. За день к посоху с медным змеем пришли полторы сотни свежеужаленных человек. И амулет исправно излечил их, передавая мне всю полноту ощущений. С каждым мигом боль и беспомощность становились все невыносимей. Но более всего тревожили две мысли, совершенно противоположной направленности.
Я не успел спасти Литу.
Ее голубые глаза закрылись навек. Я дважды убил ее. Первый раз – ужалив. И второй… Если бы я не медлил, не раздумывал во время беседы с Риммоном. Быть может, я бы успел. Или нужно было ползти не к Моисею, а сразу в шатер ее отца… И тогда… тогда…
