Самое главное – предугадать действия персонажа. Действия должны быть в логике его характера. Что будет делать нормальный человек?
Нормальный человек промолчит. Катька ни за что не стала бы допытываться – чем это от тебя пахнет и чья это ночная рубашка? А Элла?
Элла не промолчит. Она скажет Санечке: объясни, почему от тебя пахнет чужими духами и чья это ночная рубашка?!
Санечка не будет оправдываться, объяснять – никогда!
К тому же в моей интриге есть беспроигрышный момент – ему нечего объяснять. Катька же на самом деле ЕСТЬ, она остается ночевать, его рубашки могут пахнуть ее духами, ее помада, ночная рубашка МОГУТ оказаться в его комнате. Санечка улыбнется, пожмет плечами.
Тогда Элла скажет железным голосом: «Я этого не потерплю! Выставляю тебе ультиматум – или я, или она. Выбирай».
Она, конечно, рассчитывает, что Санечка ответит: «Я принимаю твой ультиматум и выбираю тебя, дорогая Швабра!»
И тут-то они расстанутся. Санечка никогда не поддается давлению, никогда не выбирает никого из женщин, кроме свободы, и он никогда не расстанется с Катькой ради сезонного романа.
Может быть, мне повезет, и все так и произойдет.
Но даже если Элла ничего не скажет Санечке, то у нее будет плохое настроение. И между ними будет недоверие, подозрение, обида. Ну хотя бы…
Я ходила за Эллой и Санечкой по квартире, делая вид, что случайно оказываюсь там же, где они. Элла старательно нюхала воздух.
– Что? – спросила я. – Мне тоже кажется, что пахнет духами… Это Катькины духи, я их знаю.
Сначала за ними закрылась дверь в Санечкину комнату. Минут через пять Элла громко хлопнула сначала Санечкиной дверью, потом входной.
А сама говорила по телевизору: «В сражении за мужчину проигрывает тот, кто больше злится. Нельзя злиться, закатывать сцены». И что же – злится, закатывает сцены, хлопает дверью!
Вот и все, со Шваброй покончено. Неужели влиять на людей так просто? Всего лишь побрызгать духами в шкаф? Ну, и еще ночная рубашка.
…Интересно, Яго испугался хотя бы немного, когда понял, к чему привела его интрига? Я очень испугалась. Что у моей интриги такой мгновенный успех.
Прошла неделя.
Эллы больше нет. Ее совсем нет! По телевизору идет ее ток-шоу в записи, а в прямом эфире ее нет.
Катьки тоже нет. Они с Санечкой не ссорились, только смотрели друг на друга и односложно переговаривались. При мне – они же не знали, что я знаю.
Санечка показал на испачканный помадой воротник рубашки и удивленно спросил: «Катька?»
Катька удивленно ответила – ты что? Ты же знаешь, я никогда.
Санечка покачал головой – нехорошо, Катька.
Катька ушла, чуть не плача, а в прихожей полезла в сумочку за помадой. ВОТ ЧЕРТ, ЧТО-НИБУДЬ ОБЯЗАТЕЛЬНО ЗАБУДЕШЬ! Я забыла вернуть на место духи и помаду.
Катька выразительно посмотрела на меня, но не выдала, конечно. Просто ушла как наказанный ребенок. Я не думала, что так будет! Может, я напрасно стала плохой?
…Да, я напрасно стала плохой.
Элла вернулась. Она была в Москве, на встречах с читателями в книжных магазинах. Они с Санечкой помирились.
…Все мои вещи надушены ее духами. Доказать, что это сделала она, невозможно. Не то чтобы это очень страшно, но я удивилась – все же я ребенок, а с ребенком не играют в такие игры.
НИЧЕГО НЕ ПОЛУЧАЕТСЯ. Все мои интриги – как будто я бросаю фантики под колеса танка. Если так пойдет моя жизнь – может быть, мне стать не режиссером, а смотрителем маяка?
Моя главная жизнь
– Расскажите, ваш спектакль – это новое видение Чехова?.. Екатерина?..
Катька кивнула как робкая двоечница.
– Наверное, очень трудно играть роль, которую до вас играли звезды?
– Э-Э… да, – сдавленным голосом сказала Катька.
– Очень неглупо отвечает, – дипломатично сказал критик.
– Стесняется, – сочувственно сказал профессор.
– Что-то она бледненькая, – обеспокоенно сказал Лев Борисович.
– Идиотка, – сердито сказала Вика.
Мы сидели у Вики перед телевизором, все, и даже Санечка с нами, а на экране была Катька! Забилась в угол дивана, испуганно вздрагивала, когда к ней обращался ведущий. Ее вместе с режиссером пригласили на дневную информационную передачу, рассказать о спектакле.
Режиссер рассказывал, Катька мекала и пыталась раствориться в диване, а ведущий, как назло, все время обращался к Катьке. И вообще не сводил с нее глаз – наверное, влюбился в нее с первого взгляда, как все.
– Сейчас модно играть классику в современных костюмах, – сказал ведущий, – а как будет у вас, Екатерина? Как одета ваша Маша?
– Костюмы шьют по журналам того времени, – застенчиво сказала Катька и вдруг оживилась, – но Маша, понимаете, она не такой человек, чтобы носить, что все носят! Она носит, что хочет, это одежда независимого человека! Если бы Маша жила сейчас, она не одевалась бы по журналам мод! Я попросила сделать платье не по журналам того времени, а именно ее платье… Получилось красиво.
– Маше нравится? – рассмеялся ведущий, нежно глядя на Катьку.
Катька была на телевидении, Катька была на радио, у Катьки брали интервью для газеты «Санкт-Петербургские ведомости». Этот молодой режиссер всегда берет с собой Катьку как исполнительницу главной роли. Во всех интервью говорит, что для него главное в спектакле – дуэт Маши и Вершинина.
Санечка говорит, что Катька репетирует замечательно! Вика ворчит – что с тобой случилось, что ты вдруг стала такой гениальной актрисой?
Я была на трех репетициях.
Репетиции были на малой сцене. С Катькой у этого режиссера такой метод: он ходит по площадке, читает текст Катькиной роли – сам обозначает интонацию и мизансцену, а потом просит Катьку повторить. Катька копирует его интонацию, манеру речи и что-то добавляет свое. Он поправляет, очень нежно и внимательно. А потом говорит – на всех трех репетициях одно и то же: «Умница, Катя! У вас темперамент пошел!» и «Умница, Катя! Схватываете мизансцену на лету!»
Он сам умница, этот режиссер! Когда Катьке кажется, что ее не принимают, она вянет, как сорванный одуванчик, а от любви одуванчик расцветает, золотится на солнце. Режиссер нашел к Катьке золотой ключик, понял, что ее нужно хвалить. Хвалить и делать ей роль.
С другими актрисами он обращается совсем иначе. При мне Ленка всего один раз вышла репетировать Машу. И через пять минут – ссора. Режиссер ей сказал: «У вас штампы». Ленка ответила грубо: «У играющего актера всегда штампы, у плохого два штампа, а у хорошего сто штампов. У меня сто». Нагрубила и ушла с репетиции без разрешения.
