Элла не улыбнулась.
– Нужно точно указать внешность, род занятий, характер. Нужно настроить подсознание, войти в контакт с Высшими Силами. Тогда Высшие Силы занимаются вашим желанием.
– Не забудьте указать номер заказа, – озабоченно сказал Санечка, – ну, а если ваш заказ спутали с чужим и выдали вам вместо красивого богатого мужчины пылесос улучшенной модели? Если не получается?
– Значит, вы плохо хотели, – совершенно серьезно отозвалась Элла.
Элла прямо завораживала меня как колдунья! Если она добилась такого невероятного успеха, значит, она не может быть просто ДУРА, значит, это все работает?..
Элла вещала, Катька смотрела на меня с таким страдальческим видом, будто ее мутит.
– Я провожу по телевизору интерактивный тренинг «Программирование успеха». Смотрите по каналу «Россия» в семнадцать ноль-ноль. Вы, милочка, мой клиент.
– Не Милочка, а Людочка, – сказала я. Это фраза из старого советского кино. Но Катька не улыбнулась.
– Но послушайте, Элла, это ужасная гадость! – резко сказала Катька, – как будто мир – это каталог товаров. Можно захотеть все, выписать себе, что хочешь, пылесос, новую машину, любовь, только не забыть описать товар! Но почему высшие силы должны нам это дать?
Почему вы уверены, что высшие силы о нас ЗНАЮТ? Да вы и не верите ни в какие высшие силы, вы просто хотите отщипнуть себе кусочек, все равно где! Это нечестно!
Санечка удивленно улыбнулся. Не то чтобы у нас часто бывают скандалы с его гостями. Катька никогда еще не устраивала приветственный скандал самой большой в стране знаменитости после президента. Она никогда не участвует в интеллектуальных разговорах, стесняется выглядеть «умной». Она вообще не любит разговаривать с чужими, у нее при чужих всегда напряженное и виноватое выражение липа. Но сейчас ее что-то сильно тронуло.
Наверное, утруждать собой высшие силы показалось ей наглостью. Катька даже у бога стесняется чего-нибудь просить, считает, что у бога и без нее много забот, что все хотят у бога что-нибудь взять. Если бы можно было что-то богу ДАТЬ, она бы дала.
– Думать, что высшие силы о нас знают, – нехорошо, – твердо сказала Катька.
Что сделал бы любой нормальный человек на месте Эллы? Извинился, сказал бы – простите, что задел ваши чувства, а теперь мне пора домой.
Что сделала Элла? Да ничего. Усмехнулась зубастым ртом, поправила желтые, как у куклы, волосы. Подумаешь, Катька никому не известная актриса неудачница.
На прощание Элла сказала Санечке «увидимся», а мне и Катьке ничего не сказала. Посмотрела на Катьку чуть брезгливо и удивленно, как на обезьяну в зоопарке, – надо же, совсем как человек, но не человек.
Моя главная жизнь
Сегодня Вика чувствует себя одинокой.
– А у меня с утра болит… рука. Я упала на диван, – грустно сказала Вика, на ее лице выражение «учись переносить удары судьбы достойно, как я».
Откуда она упала на диван, с потолка?
– Знаешь что? Звони этому человеку, пусть отвезет меня в эту красивую клинику на Невском, заодно в Пассаж зайду… Звони! Скажи, что я сломала руку.
– Не верю, – сказала я.
Все знают фразу Станиславского «не верю!», многие слышали слова «сквозное действие» и «сверхзадача» – это «система Станиславского». Но обычные люди, не режиссеры и актеры, по-настоящему не знают, что это такое.
Вот, к примеру, Вика произносит слова своей роли: «болит рука». Можно просто произнести эти слова – испуганно, капризно или сварливо. Но – чего на самом деле хочет Вика? Ее цель на протяжении всей пьесы – быть в центре внимания, это и есть сквозное действие. Больная рука может быть и притворство, и правда. Когда ей одиноко, она может и руку сломать по велению подсознания.
Во время репетиции Санечка обычно не отвечает на звонки, но сейчас ответил.
– Вика сломала руку.
– Кому? – рассеянно спросил Санечка.
– Упала на диван, – объяснила я, – хочет в красивую клинику на Невском.
– У меня репетиция! Пусть идет к черту! Или нет, спроси, минут десять она может подождать? Нет, не спрашивай! Я уже лечу! – крикнул Санечка мне, а актерам «продолжайте репетицию без меня, шаг в сторону – убью!..»
Не прошло и десяти минут, как Санечка стоял на пороге.
…Клиника похожа на пятизвездочный отель, мы в таком были летом, – мраморные колонны, цветы в огромных вазах, фонтан с ангелами.
– Что вас беспокоит? – спросил врач, ощупывая Викину руку.
– Меня беспокоит этот человек, – Вика кивнула на Санечку, – я бы к вам не приехала, но он прожужжал мне все уши, что у меня открытый перелом со смещением.
Никакого перелома нет.
В кабинете врача Санечке попало за то, что он не может отличить сломанную руку от целой, подлинные страдания от мнимых. За то, что он бросил все по первому зову, и за то, что недостаточно резво примчался.
– А если бы это был открытый перелом?! – шипела Вика. – У тебя что, совсем нет воображения?! Тоже мне, режиссер… Нет, ну а если бы?..
В этой сцене у Вики главная роль, у Санечки роль без слов, он только вздыхает и виновато поглядывает на врача. Он статист, бессловесная овечка.
Но и овечка борется за себя как может и при случае может отомстить.
– Ты креветка, – мимоходом бросил мне Санечка. Я тут же прилегла на кушетку, распустилась, опала и отупела лицом.
– Теперь схвати себя за нос и кричи «хи-хи-хи», – велел Санечка.
Я высунула язык, схватила себя за нос и заверещала «хи-хи-хи» с серьезным лицом, как будто выполняю важное поручение – тут главное соблюдать серьезность, это же работа, а не розыгрыш или глупая шутка.
– Этот человек тебя погубит, – привычно отметила Вика, – немедленно прекрати быть креветкой!
– Объяснись врачу в любви, – прошептал мне Санечка.
Объясниться в любви? Я люблю его, этого доктора! Я люблю его с детства, я любила его всю юность, моя любовь так велика, что мне не стыдно, что моя любовь безответная. Он женат, и я все не могла решиться сказать ему о своей любви и вот, наконец; решилась. Почему? Потому что… пусть он хотя бы знает, что я его люблю.
Я подошла к врачу и тихо сказала: «Мне ничего от вас не нужно, я просто хочу, чтобы вы знали – я люблю вас…»
Врач растерянно кивнул, начал озираться вокруг. Наверное, хочет прибегнуть к помощи персонала, ищет тревожную кнопку. Но мы уже сами гуськом двинулись к выходу.
– Брекс! – сказала я, и Санечка, не оборачиваясь, высоко подпрыгнул в дверях, успев в прыжке сделать доктору извиняющуюся гримасу и виновато развести руками.
– Режисс-сер! – прошипела Вика, и мы покинули кабинет.
Викино главное ругательство – режиссер. Вот так, со свистом, выражающим максимальное презрение, – режисс-сер. Вика любит театр, для нее, как и для меня, во всем, что связано с театром, есть тайна, притяжение, трепет. Если бы Санечка был ученым, она бы шипела – уч-ченый, если бы Санечка был слесарем, шипела бы слес-сарь.
