Так вот, когда мы с Левоном Мерабовым принесли песню «Робот», Алла оказалась тут как тут, и было решено попробовать записать песню с ней. Записала она ее удивительно легко и счастливо – песню с ее голоса запела вся эстрада, а следом и вторую (с Гамалеей), «По грибы». Так началась суперстар нашей эстрады. Так началась и продолжается наша ненавязчивая дружба. И хоть почему-то Алла впоследствии спела мало моих песен, но я был рад получить от нее поздравительную к юбилею открытку: «Вы – удивительный! И мы еще споем!» Надеюсь, это так и будет. Успеть бы, пока мы живы.
Легко работалось мне с Эдитой Пьехой, просто никак не работалось – я получал уже готовые, хорошо записанные песни или даже впервые слушал их по радио и телевидению. С Эдитой Станиславовной работали авторы музыки. И у меня не было и нет к ней никаких комментариев.
И когда под проливным ливнем мы открывали звезду «Эдита Пьеха» у «России», на Площади звезд, я сказал:
– Вот уж кто по праву занимает здесь свое, а не чужое место!
Мастер. Вспомните, как она спела такие мои песни, как «Радуга над полем» (с А. Флярковским), «Белый свет» (с О. Фельцманом и И. Шафераном), «Кто-то теряет, а кто-то находит» (с Я. Френкелем и И. Шафераном), «Семейный альбом» (с Д. Тухмановым), «Я вас люблю» и «Почему я сказала вам нет?» (с И. Азаровым).
Благодарен я и Любе Успенской за те песни, которые вернулись с нею ко мне из Америки, не буду перечислять, это всегда приносило радость – ярко, смело, по-своему, со знаком Любиного особого качества.
Любочка, приезжай скорей и приглашай в гости – я так соскучился по твоей фаршированной рыбе!
У нас в доме буквально выросла девочка Алиса Мон, сначала на песнях моей Лидочки, а потом – и на моих с Сергеем Муравьевым («Подорожник», «Здравствуй и прощай!», «Платок»).
Наташа Ступишина появилась у нас со своей идеей – написать как бы песни-анекдоты про чапаевскую Анку-пулеметчицу. Я и написал:
А вы говорили,
Василий Иваныч,
Что мелкая речка Урал!..
И другие. А последние три-четыре песни, музыку, сочинила сама Анка (в том числе и свои хиты – «Анка НЭП» и «Ты – не летчик!»). Наташа очень была хороша и на сцене (она отдается песне на 100 процентов), и в концертах и клипах по телевизору, в своей рваной тельняшке – я смотрел и гордился, немножечко в душе разделяя ее успех. А потом как-то она пришла и сказала:
– Все, Михаил Исаевич! Мне надоело быть клоуном! – и исчезла из нашего дома, а заодно и с голубого экрана. Сейчас опомнилась, попытались мы продолжить цикл. Написали новую Анку («Анка в Думе» и «Анка в Америке»), и песенки вроде бы получились, но поезд ушел. За весь цикл было мной получено ноль рублей ноль копеек. Под каким фонарем искать нам новые грибы?
Не очень складывается наше творческое содружество с Лаймой. Предыдущую программу, ту, где «В заброшенной таверне», «Мореход» и «Король сочиняет танго», написал почти всю я, а вот хит программы «На улице Пикадилли» написал ей другой поэт, и она во всех интервью даже не вспоминает обо мне (и мне бы не надо!). А если я в зале, непременно поднимает меня со словами:
– Мой любимый Михаил Танич!
Но это не имеет ровно никакого отношения к любви, а только к ее европейской вежливости. Нестыковочка у нас в понимании – что такое хорошо и что такое плохо. Что ж, бывает. Например, придумал я для нее (с Раймондом) песню о Риге. Прием такой:
Когда я бываю в России,
А я там почти что живу,
Из всех городов знаменитых
Всегда выбираю Москву.
Василий Блаженный,
Останкинский пруд,
Коней над Большим
Золотая квадрига!
Какой замечательный
Город Москва,
Почти что как Рига,
Почти что как Рига!
Мой расчет: во-первых, это невпрямую поданная любовь к родному городу. Во-вторых, улучшает ее сложные отношения с Ригой – ведь она постоянно работает в России! Лайма записала, изуродовав текст по своему усмотрению, но не любит и не поет эту песню. Ее расчет: она сама это объяснит в своей книге (она обязательно такую книгу напишет). Мне же остается ждать, когда Лайма снова меня полюбит, но у меня уже на это, скорей всего, не остается времени.
Теперь надо сказать о моих радостях, которые принесли мне две самые «мои», хотя и разные, певицы – Лариса Долина и Алена Апина. Что нового будет у меня с ними – поживем, увидим. А пока – Луна в Водолее, а это не мой знак. Два слова – для них слишком несправедливо (я им многим обязан), а на большее у меня в Склифосовском просто нет сил.
А любовь,
Она и есть
Только то –
Что кажется.
Найду, найду силы для Ларисы Долиной! Сперва она записала несколько моих с Евгением Догой песен в кинофильм «Танцплощадка», но мы на записи еще не знали друг друга, и никто нас не познакомил. Знакомство состоялось, и успех пришел к Ларисе с песней «Прости за то, что я любила, а я прощу – что не любил». С клипом. Уверенная в себе, Лариса спела ее после Ирины Понаровской и раскрутила как свою.
Я и раньше восторгался ее талантом, когда она пела джаз (целое отделение) в оркестре Кролла. Одесситка, почти что негритянка, с детства влюбленная в джаз, со своим неповторимым голосом, Лариса делала и сейчас делает это, как никто у нас. А потом, после «Погоды в доме», мы очень подружились, и она спела много моих песен. Помню, один ее сольный концерт в зале «Россия» почти целиком состоял из них. Надеюсь, вы услышите еще немало наших совместных проектов. Наша дружба и работа продолжаются.
И об Алене Апиной. Всем-всем нравится мне эта артистка и девочка. Музыкант по образованию, она чрезвычайно работоспособна, имеет свою аудиторию и то и дело выдает очередной апинский хит. Пусть кто-то и имеет замечания к ее фолковым шуткам типа «юбочка из плюша» – только не я. И могу четко опровергнуть оппонентов: Апина самобытна по-русски, без псевдорусскости на старый лад. Хороший молодой голос, улыбка на лице и в душе, свое собственное, природное, без балетмейстера, движение. Пой, Леночка, пой, я – твой благодарный зритель. И не потому что автор.
Не ангел!
Вот засветился с какими-то картинками из моей жизни. Бессвязными. Биографию свою написать – это мне невмоготу даже в анкетах, на одну страницу. Да еще эти фотографии, большей частью благополучного, застегнутого на все ордена солдатика. И может создаться впечатление – хвастун, экий счастливчик: и с войны-то целым пришел, и в лагере никто его в карты не проиграл. Ну, по воде прошел, как сами знаете кто. А между тем шел я по камешкам, соскальзывая, утопая и вновь выбираясь, и недостатков во мне больше, чем достоинств. Но единственно что – хвастовство мне не свойственно.
Не отвечаю на письма несчастных из мест заключения, не умею утешать. А что скажешь? Вот уж с месяц лежит на столе письмо одного из Твери со стихами (стишки тоже ничего себе), где он пишет: «Сижу за убийство, к которому не имею никакого отношения». Я понимаю – в лагере все сидят ни за что, но этот написал такими словами, что я ему верю, не сочинишь. А раз верю, то просто обязан я что-то, не знаю что, но предпринять. Однако письмо пока лежит без движения. Снимите с меня один балл! (Со скидкой на мою плохую кардиограмму.)
