Глава 1
Они стояли, обнявшись, и время для них прекратило свой бег. Весь мир был где-то очень, очень далеко.
– Так что это было? – тихо спросила девушка, глядя в стальные глаза Генриха доверчиво и с нежностью.
Фон Берг улыбнулся в ответ и осторожно провел рукой по ее волосам. Серебряный гребень выскользнул под его пальцами и звонко упал на пол. Темные волосы тяжелой волной легли ей на плечи.
– Наваждение… – эхом ответил он, не отрывая напряженного взгляда от темных, широко распахнутых глаз девушки.
Его трепещущие пальцы запутались в локонах. Он окунулся лицом в ее волосы и ощутил терпкий аромат диких цветов.
В дверь постучали.
– Не сейчас, – попросил Генрих, не поворачивая головы.
Незнакомое тепло разлилось по телу и мягко окутало сердце. Ничего подобного он никогда раньше не чувствовал. Это была не порочная страсть, и не безумное неудержимое желание, какое он испытывал ко многим женщинам. Когда огонь нетерпения сжигает изнутри, и кровь закипает в жилах. Что-то трепетное, невесомое, нежное, от чего сладко сжималось и замирало сердце.
Настойчивый стук раздался снова:
– Простите, Генрих Александрович, но это срочно.
Возможно, случится чудо, Егор уйдет и не вернется до вечера? Просто уйдет и все. Но, увы, чудес не бывает. И фон Берг прекрасно знал об этом.
– Зайди, Егор, – обреченно проговорил Генрих, не выпуская Екатерину из своих объятий.
Он никогда не отпустит ее, будет оберегать от всех невзгод, и они оба будут счастливы. Наставник и ученица, которые сумели преодолеть недоверие и неприязнь. А ведь совсем недавно эта девушка люто ненавидела фон Берга. И была совершенно права. А он считал ее просто интересной и необычной особой, этаким редким экземпляром среди скучных и легко предсказуемых девиц.
Резко скрипнула дверь, и этот звук вернул Генриха и Екатерину к действительности.
– Еще раз простите, – Егор отвел взгляд и виновато потупился, глядя в пол. – Срочно, курьер от Магистра. Он не будет ждать.
Да, курьер, безусловно, ждать не будет. Его не выгонишь вон. Служение всегда стоит для охотника на первом месте. Как же это все не к месту, не вовремя. Фон Бергу надо столько сказать Екатерине, и немедленно, это нельзя отложить на потом. Генрих посмотрел на Егора:
– Прошу тебя, дай нам две минуты…
Тот все понял и молча вышел, плотно закрыв за собой высокую дверь. Что-то произошло, но это подождет.
– Катрин, вы понимаете, что так будет постоянно? – он посмотрел ей в лицо с какой-то обреченностью и осторожно провел рукой по ее щеке.
– Пусть. Это не страшно. Если вы всегда будете рядом, – она виновато улыбнулась, поняв, что желает невозможного. – Хотя бы мысленно рядом… Обещаете?
Она доверчиво прижалась к нему. Он еще крепче обнял девушку и почувствовал биение ее сердца. Бьется, как пойманная птичка в руках. Милая, добрая, доверчивая девочка, которую невозможно обидеть или предать. Генрих улыбнулся:
– Обещаю.
Две минуты закончились, они возвращались в холодную и опасную реальность июля 1915 года…
* * *
В гостиную стремительно вошел курьер, бесцеремонно стуча коваными каблуками по паркету. Он протянул Генриху конверт.
– Господин барон, вас ждут завтра на Совете Братства Трех Полумесяцев в восемь утра. Вас, госпожа Несвицкая, Магистр требует к себе в десять часов. Доклад с отчетом о произошедшем вам необходимо подать до начала заседания Совета, – сухо и официально сообщил он.
Курьер коротко поклонился, и вышел. Легкий летний ветерок пронесся по комнате, шевельнул золотистые шелковые занавески и тонко зазвенел в хрустальных подвесках люстры. Радужные блики закружились по паркету, скользнули по стенам и высокому потолку с лепным плафоном.
Фон Берг нетерпеливо сломал красную сургучовую печать, вскрыл конверт и достал послание. Он хотел быстрее покончить с делами. Катрин стояла у окна и, улыбаясь, смотрела на него. Она светилась от счастья. Но после первых строчек письма фон Берг понял – для него все кончено.
– Что с вами? – с испугом спросила Екатерина и порывисто бросилась к нему. Видимо, он побледнел еще больше. – Вы пока не оправились после ранения, не надо было вставать. Я же вас просила поберечься…
Она положила руку ему на плечо и заглянула в глаза. Чистая влюбленная девочка. Что теперь ее ждет?
– Со мной все нормально, – он тяжело опустился в кресло. – Завтра надо будет дать объяснение на Совете. Мне предъявили серьезные обвинения. И на этот раз все, похоже, закончится для меня на Каменном острове.
– Но в чем вас обвиняют? – девушка со страхом смотрела на бумагу в руке барона.
– Графиня Рокотова три года была моей любовницей. Теперь она убивает без разбора. И опасной ведьмой Полина стала из-за меня.
– Нет, нет! Вы-то тут при чем? Она просто обозлена на весь мир. Это очевидно! Не вы же заставили ее стать такой, – запротестовала Екатерина. Она нервно заходила по комнате. – Это бред какой-то. Только полный идиот может вас обвинять в подобных вещах. Глупость и бред!
– Нет, увы, все правильно. Мой разрыв с Полиной стал последней каплей. Погибли люди, а теперь никто не знает, как ее остановить.
Он протянул ей письмо:
– Читайте. Мне не следует показывать его вам, это должностное преступление. Но я не хочу, чтобы между нами оставалась недосказанность.
Екатерина пробежала письмо глазами и тоже побелела, как полотно:
– Но это же несправедливо. Если вас признают виновным, я не оставлю вас и последую за вами хоть на край света. Вы знаете, я не смогу без вас…
У нее в глазах блеснули слезы отчаяния. Екатерина сердито вытерла их и стала похожа на растерянную девочку. Собственно, таковой она и являлась. Ее первая любовь закончилась, даже не успев начаться.
– Каменный остров – тюрьма, и вам там не место, – он пытался говорить холодно и отчужденно. – Ваши слова меня тронули, но это бессмысленно. Никто не позволит вам оставить Служение, вы дали клятву. И вы очень нужны здесь – гибнут невинные люди. Братство должно остановить Полину. Совершив первое убийство, она перешла все дозволенные границы.
Генрих поднялся, подошел к окну и прижался лбом к холодному стеклу. Все рухнуло в течение одного мгновения. Он снова едва не сломал жизнь своей ученицы. Девушка тихонько тронула его за плечо:
– Что же теперь с нами будет? – она была совершенно растеряна.
Генрих молчал. Что тут можно сказать?
Фон Бергу стало бесконечно жаль ее. Не надо было давать волю своим чувствам. Он же знал, чем все может закончиться. Знал, и все-таки едва не переступил допустимую черту.
