Девушка молчала и, не отрываясь, смотрела ему в лицо. Он не отводил взгляда. После затянувшейся паузы барон продолжил объяснения:
– Полину нужно было остановить любой ценой. Ее козырями были вы и моя семья. Она знала мои слабые места и нанесла бы удар через вас. Если бы я умер, интерес к вам у нее сразу пропал бы. Я должен был обезопасить тех, кого люблю. А Братству необходимо было уничтожить всех ее последовательниц одним ударом. Нельзя было допустить, чтобы Полина смогла осуществить свой безумный план – могли погибнуть люди, много людей.
– Все это я знаю и без ваших объяснений. За что вы со мной так поступили? Неужели нельзя было посвятить меня в этот план? – у нее на глаза навернулись слезы. – Вы говорили, что верите мне. Но это была ложь. Как и все остальное. И вы меня предали.
– Нет, это не так. Но мы с вами очень плохие актеры. Вы же помните, как мы неубедительно играли роли жениха и невесты перед моим отцом, – невольно улыбнулся барон.
– Причем тут эта глупая афера? Не заговаривайте мне зубы!
– Полина должна была поверить, что я погиб, и только вы могли убедить ее в этом.
– Значит, ради того, чтобы Полина поверила в вашу гибель, вы заставили меня корчиться от боли на ступенях вашей фамильной усыпальницы? И вы за всем этим наблюдали со стороны?
Девушка резко поднялась, Генрих встал и подошел к ней.
– Нет, я не наблюдал за вашими страданиями. Я знаю, что вы пережили.
– Знаете?! – она снова дала барону пощечину. – Знаете, что я искала смерти? Знаете, что такое жить с постоянной болью в сердце? Знаете, что я безвозвратно изменилась? – она отвернулась и со злостью вытерла слезы. – Ладно, к этому вернемся позже.
Екатерина сердито ходила по комнате, как дикий зверь, запертый в клетке.
– Вы любите Полину? – резко спросила она.
– Нет, и никогда не любил.
– Так зачем вы ломали передо мной комедию?
– Я думал, вы возненавидите меня или хотя бы сильно рассердитесь, и это смягчит известие о моей гибели.
– Железная мужская логика! – она метнула на Генриха гневный взгляд. – Вы же знали, что я испытываю к вам. И тем не менее заставили меня ревновать и сходить от этого с ума.
– Я не хотел, чтобы вы ревновали. Я надеялся, что мы отдалимся.
– А не проще было посетить девочек мадам Лулу? – сарказм Екатерины был беспределен. – И рассказать мне все в красках?
– Возможно, но я не животное.
– Нет, вы не животное! Вы – бессердечное чудовище!
То, что он никогда не любил Полину, было поистине целебным бальзамом на истерзанное сердце. В глубине души девушка всегда это знала. Не мог он любить такое чудовище, но желать Полину вполне. Мужчины такие странные, не могут устоять перед красивой женщиной и ее чарами. Екатерина безумно ревновала Генриха. Да, фон Берг редкостный негодяй, но она его любит. И так будет всегда, несмотря ни на что. Девушка судорожно вздохнула и сердито встряхнула головой:
– Пойдемте на улицу – мне не хватает воздуха.
Барон бросил на стол ассигнацию, и они вышли из ресторана. Яркий свет ослепил после полутемного помещения. Девушка невольно зажмурилась, а потом быстрым взглядом окинула улицу – она привыкла, что за ней постоянно наблюдают. Конечно, теперь этого нет, но она сделала это инстинктивно.
– Слежка за мной – это была ваша идея? Магистр навязал мне ее.
– Да, моя. Вас надо было защитить. Даже если Рокотова на некоторое время потеряла интерес к вам, она оставалась непредсказуемой. В какой-то момент она могла передумать и нанять убийцу.
– Ваши соглядатаи были заметны. Думаете, если я их видела, то Полина не догадалась бы?
– Вы же знали о них, поэтому и замечали. Но меня не узнали, – слабо улыбнулся барон.
Екатерина резко остановилась:
– Значит, все-таки вы лично следили за мной. Бородатое чучело в сапогах гармошкой были вы? По росту и комплекции больше никто не подходит.
Генрих обреченно кивнул:
– Да, я.
– Наблюдали со стороны… И как, понравилось? Я убедительно страдала? Без фальши?
Он опустил голову:
– Я смотрел не на это.
– Да, знаю. Но вы поступили со мной подло. Так что терпите и слушайте, что я вам говорю. И не возражайте – это бесполезно. Бороду вы клеили, да? Все, как в дешевом водевиле! Одна сплошная ложь! Даже борода накладная.
– Нет, это была моя, – усмехнулся барон.
– Она идет вам, как корове седло!
– Согласен. Зато вы меня не узнали.
– Вы редкостный мерзавец! – девушка одарила его сердитым взглядом.
Фон Берг положил ладонь на ее руку:
– А все-таки вы не очень сильно гневаетесь на меня.
– С чего вы это взяли? Я в бешенстве!
Легкая улыбка тронула его губы:
– Ели бы вы применили свой дар – легко выбили бы мне зубы или сломали челюсть.
– Мне еще у вас учиться и учиться. Так зачем мне наставник-калека? И работать мы тоже будем вместе. Это пожизненно.
– Значит, вы меня простили? – осторожно осведомился Генрих.
– Нет! И не надейтесь. Такое не прощают. Вы предатель и негодяй.
Незаметно они подошли к дому, где располагалась квартира фон Берга. У парадного подъезда под раскидистым каштаном в автомобиле сидел Егор. Екатерина видела, что он переглянулся с бароном. Генрих едва заметно отрицательно качнул головой.
– Чего я еще не знаю? – строго спросила девушка у Егора.
Тот ничего не ответил и снова посмотрел на барона. Оба молчали.
– Идем с нами, – приказала Егору Екатерина, и тот не посмел отказаться.
Он снова быстро глянул на фон Берга. Тот опять кивнул – выполняй. Втроем они вошли в полутемный и прохладный парадный подъезд. На лице привратника отразился мистический ужас. Генрих уверил его, что он жив и здоров. Уже в который раз за сегодняшний день люди пугались при виде барона. При других обстоятельствах это было бы забавно, но не теперь. Екатерина сердито взглянула на привратника – неужели он принял фон Берга за призрака? Глупость какая! И хотя привратник не раз видел барона в очень потрепанном виде, воскресший фон Берг привел его в полное замешательство. И сколько же это еще будет продолжаться?
Глава 27
В квартире царила тишина, и она выглядела нежилой, что было вполне естественно – здесь никто не появлялся больше месяца, со дня похорон. Напольные часы безмолвствовали, маятник безжизненно замер, ведь их некому было заводить. Екатерина вошла в гостиную и села на диван. Генрих остался стоять перед ней. Егор окинул их взглядом и решительно заявил:
– Я буду в холле.
