– Ну и ну!..
Неужели она стоит на пороге нового романа? Кто бы мог подумать, чем обернется для нее эта поездка в Турцию!
* * *
На работе Вася Курочкин заметил, глядя на нее:
– Хорошо отдохнула! Сразу видно по тебе…
– Хорошо! – подтвердила Анна. – Отдыхать я не привыкла, но организм требовал срочной перезагрузки, иначе я бы просто не выдержала.
– Я так и понял, поэтому как шеф, который денно и нощно заботится о своих подчиненных, отправил тебя в отпуск. И теперь вижу, что результат налицо. Точнее, на твоем лице. С кем-то познакомилась? Вся сияешь! Давненько я не видел тебя в таком состоянии.
– Вася! Это уже лишнее и личное.
– Всё! – Начальник вскинул руки, – Сдаюсь! Не буду… и кстати, приступаем к работе… Есть небольшое дельце, которое требует предельного внимания и сосредоточенности.
* * *
Кирилл позвонил на следующий день после ее приезда.
– Привет!
– Привет!
– Как дела? Может, сходим в театр? В тот, где играет Ника? Моя сестра, о которой я тебе говорил! Ну и я… подвизаюсь… Сегодня я играю, посмотришь… Роль совсем небольшая, мягко говоря… Но тем не менее…
– Я помню. С удовольствием. – Анна хотела прибавить, что в театр она в последнее время ходила нечасто, так ее отпугивал современный репертуар. Либо чернуха, либо уж совсем тошнотворные сцены, чуть ли не поедание экскрементов, и все это выдается за смелое авангардное искусство, волну новых веяний в старой замшелой драматургии. Хотя Анна помнила, как в детстве она ходила на классический спектакль по Шиллеру «Коварство и любовь», и ей все понравилось, театр оставил впечатление чего-то возвышенного и легкого. Без истошных криков, воплей, обнаженки, выворачивания всего и вся, что присутствует на современных подмостках…
– Вот и замечательно! – воскликнул Кирилл.
– Спасибо за букет.
– А… это… мне захотелось сделать тебе приятное… Ну так как? Идем?
– Идем! А где и когда встречаемся?
– В пять. На Никитском бульваре… Там пройти недалеко. Пешочком минут десять – и мы в театре. Там мы разделимся. Я пойду в гримерку. А ты – в зал…
– Спектакль начинается в пять?
– Нет, я просто хочу с тобой погулять… Погода хорошая, и надо пользоваться моментом.
Осень в этом году выдалась теплой. Золото лениво текло по деревьям, земле, скамейкам и темнеющим прудам. Уходящее солнце затапливало город нежным молочно-золотистым светом. Они шли по бульвару, Анна смотрела себе под ноги.
– Однажды я так нашла старинную монету, с тех пор появилась привычка на бульварах смотреть под ноги. Представляю себе, как коллекционер торопился и обронил монету. Вдруг я найду что-нибудь еще, если стану внимательно смотреть на дорогу.
– Занятно.
Кирилл был невесел. Сегодня он надел джинсы и светло-серую куртку, а не футболку с надписью «Я умею хранить молчание…».
– Что-то случилось?
– Нет-нет. Это так, пустяки. Мелкие неприятности по работе. В принципе я, наверное, слишком мнителен, надо выкинуть все из головы. Давай лучше поговорим о тебе.
– У меня ничего особенного. Я только вышла на работу, и мне уже дали задание. Скоро отпуск выветрится из головы, как будто бы его и не было. Так жаль! Все хорошее пролетает быстро, как одно мгновение…
– Какое задание?
– Нудное и бестолковое. И я тоже не хочу говорить о работе…
* * *
Спектакль был странным. Анна не сразу поняла, что это сон из «Евгения Онегина». Татьяна напоминала маленькую девочку, заблудившуюся в лесу. Позже – в сцене в избе – вокруг нее были странные люди, напоминавшие вампиров. Какое-то отступление от текста… Да еще оформление спектакля… Яркие кричащие краски, ломаные линии… Кирилл играл одного из гостей, присутствующих в избе, куда пришла Татьяна… По виду – был похож на вампира. Под толстым слоем грима Анна с трудом узнала его.
– Как тебе спектакль? – спросил ее Кирилл, когда они вышли на улицу.
– Странный!
– Да? – Он остановился и посмотрел на нее. – И я так думаю – очень странный. Зачем только Ника в нем играет? Непонятно…
– Ей нравится?
– Не то слово! Она увлечена этим театром и этим режиссером. – Слово «этим» он выделил. – А по-моему – жуткий тип! Ты не находишь?
– Своеобразный! – уклончиво сказала Анна.
– Это еще мягко сказано, – мрачно заметил Кирилл. – Я пытался ее отговорить от этого эксперимента, не играть в спектакле, но мои доводы на нее не подействовали.
– Если человек чем-то увлечен, отговаривать его бесполезно.
– Похоже на то! Ника – дура! Не доведет ее до добра этот хмырь.
Вскоре Кирилл поменял тему. Но через какое-то время вдруг остановился.
– Слушай!.. – произнес он с запинкой. – Тебе когда-нибудь приходили письма с угрозами?
– Угрозами? – Анна тоже остановилась. – Нет. А почему ты об этом спрашиваешь? Тебе приходят такие письма? От кого?
– Если бы знать, – мрачно ответил Кирилл. – Анонимки. Хочет порезвиться. Умник. Знал бы – убил.
– Я могу тебе помочь…
С минуту-другую Кирилл колебался.
– Слушай! Если что – я могу обратиться к тебе за помощью? Не сейчас. Позже… мне нужно кое-что выяснить самому… Пока не время.
– Да. Конечно, но, может, лучше – расскажешь сейчас?
– Нет, – отрубил Кирилл. – И не будем об этом. Я сам все скажу. Но позже…
В метро они расстались. И всю дорогу Анна терялась в догадках. Почему же он все-таки не сказал ей, в чем проблема? А проблема была. И судя по всему, серьезная…
Глава третья
Сюрпризы из табакерки
Мелких предательств не бывает.
Андре Моруа
Петроград. 1916 год. Салон графини Клейнмихель
– Ну зачем, зачем вы мне об этом говорите? – Одна из посетительниц салона манерно растягивала слова, говоря в нос. При этом она внимательно осматривала гостей, оценивая их. Салон у «самой Клейнменихи», как называли хозяйку за глаза, был поставлен на широкую ногу. Кто только не толкался в нем: и сановные лица, высокопоставленные чиновники, графья, князья, бароны, сам Распутин бывал здесь… Говорили, что хозяйка салона связана с некими темными силами, свою родословную она ведет аж от легендарного негоцианта Ризнича, того самого, что прибыл в Одессу с красавицей женой, в которую влюбился Пушкин. Правда, Амалия прожила недолго, умерла молодой. Был ребенок, была запутанная личная жизнь, в которой место находилось не только Пушкину, но и другим. И угасла она как-то быстро – то ли климат не подошел, то ли еще что-то было… дела темные, непонятные. А сам Ризнич горевал недолго. Вскоре женился, родились дети, и пошла другая ниточка родословной, связанная не с бедной Амалией, которой посвятили «для берегов отчизны дальной», а уже с другой женщиной… И ниточка эта была не менее интересна, чем красавица Амалия, потому что…
