Нина Андреевна постукивала вилкой по столу и выражала лицом: не могут, не могут богатые сохранить нравственное начало, особенно ее зять Алексей Юрьевич Головин не может.
– Понимаешь, Антоша, эта твоя собака – некачественная, – сказал Алексей Юрьевич, – если человек привыкает брать некачественное, он вырастет неудачником.
– По мнению твоего папы, Антоша, неудачники – это люди, у которых меньше денег, чем у него, – вставила Нина Андреевна, – а нравственные качества…
Головин тихо – когда злился, всегда говорил медленно, размеренно, еле слышно – сыну объяснил:
– Неудачники – это люди, у которых длинный список обид на судьбу. Они у судьбы спрашивают: почему ты обо мне не позаботилась, разве ты не знала, что я идиот?
– Я идиот, – дурашливо ответила Соня и скорчила смешную рожицу. Муж, в сущности, ничем не отличался от ее матери. Оба представляли себе мир как кусочки лего, которые должны сложиться В правильную картинку, только у одного картинка складывалась, а перед другой мир непослушно дрожал бесформенной манной кашей. И оба использовали любую ситуацию как учебный материал, не позволяли ситуациям болтаться просто так, без пользы. И сейчас она останется безмужней сиротой, потому что придушит обоих.
– Не мешай, – зло сказал Алексей Юрьевич. – Когда принимаешь решение, любое, в него нельзя вкладывать чувства. Нельзя думать, доволен ли твой партнер (в данном случае собака) или огорчен. Нужно решить, чего ТЫ хочешь. Если ты сильный, если ты мужик, понял? А жизнь не всегда такая, как хочется, а такая как есть, так что лопай что дают, понял?
– Понял, – сказал Антоша, – он после салата оливье хочет пить. Он будет Мурзик. Мурзик вообще котиное имя, но ему подходит. Он такой… полукот-полупес, полудикий-полудомашний. Я пойду дам Мурзику попить.
Алексей Юрьевич и Нина Андреевна с одинаковым недовольством взглянули на Антошу – оба они непрерывно чего-то от него добивались, как будто так, просто Антошей, он им был недостаточно хорош.
Соне не было жаль Мурзика – его страдания не шли ни в какое сравнение с ее, к тому же Мурзика утешил салат оливье, а ее нет. Она и сама была сейчас как Мурзик, полудикая-полудомашняя, сидела, как поникшая птичка, и на ее лице была такая печаль, что Валентине Даниловне показалось, что невестка плачет, плачет настоящими слезами, всхлипывая и даже немного подвывая.
Господи, спаси меня, я больше не могу. Больше уже нечего ждать. Если человек не звонит неделю, значит, он уже не позвонит никогда. Хорошо бы сейчас заснуть и проснуться через месяц, через год…
– Не плачь, Сонечка, – успокоила ее Валентина Даниловна, – я его возьму. Заберу эту собаку домой.
– Спасибо, – Соня вынула из юбки ремешок и отдала ей, чтобы полушпиц-полуникто не потерялся по дороге.
И тут, как бывает всегда, когда уже окончательно расплачешься и перестанешь ждать, зазвонил телефон, и Соня, не взглянув на экран – не московский ли это номер, просто сказала «да?». И сама себе удивилась, как быстро она сориентировалась, как мгновенно научилась лгать и притворяться.
– Это насчет картины в Меншиковском дворце, – невозмутимо сказала Соня и вышла из комнаты, вот как быстро она научилась лгать и притворяться. И разговаривала с Алексеем Князевым кокетливо и легко, вроде бы она уже его и забыла, а тут он, и это всего лишь небольшая приятная неожиданность, ничего особенного.
– Я все решил, – сказал Алексей Князев. Что именно он решил, Соня не поняла, потому что в тот момент от счастья не понимала НИЧЕГО.
– Мою картину в Меншиковском дворце поцарапали и не признаются, – вернувшись в комнату, объяснила она с таинственно-довольным лицом. Была как Антошин котопес Мур-зик, только что вылезший из лужи, отряхивалась весело, и брызги счастья летели от нее во все стороны.
Счастье было таким огромным, что ей непременно стало нужно, чтобы все тоже немедленно стали счастливы.
– Антошечка, солнышко, я торжественно клянусь – завтра котопес будет валяться на твоей кровати, – прошептала Соня сыну и чмокнула его в ухо, – а сегодня не дразни гусей, ладно?..
– Что-то у тебя давно не было никаких курсов, – сказала Соня Нине Андреевне.
– Ну почему же… В институте прикладной психологии набирают курс по психодраме… Если ты меня субсидируешь…
Соне хотелось поскорее стереть с маминого лица неприятное выражение зависимости, и она торопливо ответила:
– Ну конечно! Образование – это святое.
Нина Андреевна сидела на своем диване, жевала хлебные сухарики из пакетика и перечитывала Фрейда. Сухарные крошки шуршали по страницам. …Человеческая природа порочна и обусловлена лишь биологическими факторами – это точно… Фиксация на прегенитальном уровне ведет к сублимации и комплексам… Анальная личность превращает себя в безопасную замкнутую систему, для которой любая привязанность представляет собой угрозу, для анальной личности характерно стремление к деньгам… Да-да, взять, к примеру, ее зятя – типичная анальная личность!.. Должно быть, в младенчестве у него были проблемы с желудком, подумала Нина Андреевна и тут же смутилась от своих мыслей – невозможно было представить себе этого человека младенцем с газовыво-дящей трубочкой в попке.
Валентина Даниловна сидела на своем диване, гладила собаку, чисто вымытый рыжий комок, и думала о сыне.
Мальчик очень добрый, в душе. Только уж слишком быстрый. Ему скажешь слово, а он уже все понял и ответил – нет. И людям кажется, что они имеют дело с автоматом. Что это им автомат отвечает – нет. Ребенку с ним трудно. Антоша все медленно понимает, а Алик быстро. Алик такой целеустремленный, каждый миг у него расписан, каждый вздох… Интересно, если бы ее мальчик сейчас был ученым, как собирался, у него были бы такие же глаза? Или все-таки помягче?..
Бедный, бедный мальчик. Он не злой, просто хочет, чтобы Антоша думал о себе и был счастливым.
– А что, тот, кто думает о других, всегда будет несчастным? Как ты считаешь, собака? – сказала она вслух, и полу-шпиц-полуникто ответил: «Тяф!»
– Пора спать, – поторопил Алексей Юрьевич Соню. Сегодня, в годовщину свадьбы, любовь была для него делом важным и срочным.
Может быть, Соня Головина должна была отказаться от супружеской любви из-за необыкновенной тонкости своей души, – ведь она неотступно думала о другом мужчине? Может быть, даже сама мысль о супружеской любви должна была показаться ей невыносимой?
Ничего подобного, и даже совсем наоборот. Потому что Соне вдруг стало до дрожи страшно – что с ней будет дальше? И на мгновение она искренне пожелала: хорошо бы дальше ничего не было, а было все как прежде. Соня Головина не была героиня романа, такая вся трепетно-романтическая, готовая смело встретить свою роковую любовь, она была обычная, как все. Не героическая дева. Не Лукреция, в общем. Как все очень сильно влюбленные, бесстрашная и как все, кто ценит свое удобное жизненное устройство, трусливая.
А то, что в объятиях мужа Соне привиделся московский хирург красавец Алексей Князев, так это ничего не означает. Ну, конечно, Алексей Юрьевич Головин удивился бы, узнав об этом. Но если бы ВСЕ люди вдруг случайно узнали, кого их жены и мужья представляют себе во время любви, они бы тоже очень удивились.
