Каким бы провальным с художественной точки зрения ни был фильм Вячеслава Никифорова, Куваев считал его крайне важным для налаживания диалога со своей потенциальной аудиторией. Отвечая в начале 1970-х годов на вопросы анкеты Альберта Мифтахутдинова, Куваев писал: «Кино и телевидение в наши дни дают выход на миллионы. Если двадцать миллионов выключат телевизоры, то вторые двадцать его всё-таки посмотрят, а десять что-то запомнят. Посему парадокс – по короткому фильму „Берег принцессы Люськи“ я получил больше писем, чем по пяти книгам, не говоря о десятках журнальных публикаций. А ведь у того же „Вокруг света“ тираж более 2 000 000 – это серьёзно».
В этом же заочном интервью Куваев подаёт пример современным писателям, занимающимся сценарным ремеслом и норовящим в случае предощущения неуспеха будущего фильма остаться в стороне, либо требуя убрать своё имя из титров, либо обвиняя режиссёра во всех смертных грехах. Автор «Берега» недвусмысленно даёт понять, что, заключая договор с киностудией, сценарист автоматически берёт на себя значительную часть ответственности за судьбу снимаемой ленты. Его лозунгом должно быть не «Я умываю руки!», а другое высказывание Понтия Пилата – Quod scripsi, scripsi («Что написал, то написал»). Вот как эта позиция сформулирована самим Куваевым: «Кино по своей специфике ещё заманчиво и силой эмоционального воздействия. Но профессия сценариста, мне кажется, в большей степени черта характера и владения ремеслом, чем литературный талант и тем паче проза. Кроме того, кино – труд коллективный. Я же индивидуалист, к соавторству не способен, и в кино мне весьма тяжело. Пожалуй, оба фильма
[6] появились лишь потому, что на студии „Беларусьфильм“ было ко мне внимательное и дружеское отношение. Но всё-таки надо сказать, что шёл я по самому дешёвому пути, не выполняя долг сценариста. Я безропотно писал многочисленные варианты сценариев, тратил много времени, чтобы литературно они „гляделись“ (боялся испортить нюх). Потом отходил в сторону. В результате на экране я видел или не то, что хотел бы, или противоположное тому, что хотел бы. <…> Оба фильма я считаю очень слабыми. Так как режиссёры и в том и в другом случае были молодыми парнишками, то большую долю вины за слабость беру на себя».
Завершая разговор о «Береге принцессы Люськи», отметим его подспудную перекличку с рассказом Бориса Горбатова «Мы и радист Вовнич», написанным в 1939 году и вошедшим в опубликованный годом позже авторский сборник «Обыкновенная Арктика».
В этом рассказе красавица-радистка, оставшаяся после пожара на своей станции без необходимой техники, эвакуируется на соседнюю зимовку и всю её мгновенно «переворачивает». Суровая жизнь тамошних обитателей, подчинявшаяся распорядку «мужского монастыря», мгновенно сменяется почти куртуазным служением новоявленной прекрасной даме. Получив необходимую порцию подвигов и подношений, героиня Горбатова, как и Люська, покидает своих обожателей воздушным путём (за ней прилетает жених, знаменитый полярный лётчик Туровский).
Но, в отличие от Люськи, воплощающей собой крайний эгоцентризм, Оксана Вовнич выступает средоточием всех мыслимых и немыслимых добродетелей. Правда, их повышенная концентрация не помогла ей заинтересовать мастеров киноискусства. Когда в 1976 году режиссёр Алексей Симонов, сын писателя Константина Симонова, снял картину по мотивам горбатовской «Обыкновенной Арктики», он использовал сюжетную канву только таких входящих в нее рассказов, как «Суд над Степаном Грохотом», «Роды на огуречной земле», «Торговец Лобас» и «Большая вода», проигнорировав историю про радистку Вовнич и её рыцарей. На фоне такого невнимания «Берег принцессы Люськи» в обеих своих ипостасях, литературной и кинематографической, может восприниматься в качестве двойной парафразы рассказа Горбатова – словесной и визуальной.
Первая Колымская и планета Дальстрой
Прежде чем перейти к работе Олега Куваева в СВКНИИ, расскажем, с чего начинались колымская наука и золотодобыча.
О том, что на Северо-Востоке есть золото, знали ещё до революции. Колыма и Чукотка притягивали старателей-одиночек, авантюристов. «Возвестником Золотой Колымы, у которого было много веры и слишком мало фактов», назвал один из первых колымских геологов Борис Вронский
[7] Юрия Розенфельда, автора работы «Поиски и эксплуатация горных богатств Охотско-Колымского края» (1918).
Однако в 1920-х мало кто верил в промышленные запасы колымского золота, которые оправдали бы гигантские траты на освоение далёкого перемороженного региона.
Среди тех, кто верил, был Юрий Билибин (1901–1952) – выпускник Ленинградского горного института, в 1926–1927 годах работавший геологом треста «Алданзолото» и там услышавший о золоте Верхней Колымы, к которому давно присматривались старатели-одиночки и целые артели. Это Билибин упомянут в куваевской «Территории» как «корифей» и «сверхчеловек», первым угадавший «золотой пояс Реки». Билибин считал: Колыма – пряжка от пояса, протянутого от Амура до Калифорнии (писатель Юрий Рытхэу (1930–2008), что интересно, приводит чукотскую легенду о Золотом Человеке, упавшем ногами в Америке, а головой и туловищем – в Азии).
Билибину стоило немалых трудов убедить Геологический комитет Высшего совета народного хозяйства и трест «Союззолото» организовать и профинансировать экспедицию. В январе 1928 года Геолком заключил договор с «Союззолотом» на проведение геологических исследований, в соответствии с которым было организовано девятнадцать поисковых и тринадцать топографических и геодезических экспедиций. Благодаря настойчивости Билибина в их число вошла и Колымская.
Билибину была известна история «Бориски» – некоего Шафигуллина, искавшего золото на Колыме. Одну из версий этой легенды Билибин пересказал в очерке 1937 года «К истории колымских приисков». Бориска обнаружил золото в 1917 году в нижнем течении Среднекана, в восьми километрах ниже устья ручья Безымянного, и умер загадочной смертью в выбитой им яме (впоследствии на этом месте появится прииск Борискин). Золото оказалось небогатым, но в 1926 году Сафей Гайнуллин и Фёдор Поликарпов открыли другую, более перспективную россыпь. В 1927 году Фёдор Поликарпов организовал на Среднекане первую артель. Именно поэтому Билибин намеревался идти к Среднекану – правому притоку Колымы. Конечно, он опирался не только на рассказы о Бориске, но и на все имевшиеся к тому моменту работы своих предшественников.
12 июня 1928 года Первая Колымская экспедиция отплыла из Владивостока. 4 июля на охотоморский берег близ посёлка Ола (Магадану ещё только предстояло появиться в 35 километрах к западу, в бухте Нагаева) сошли участники экспедиции: начальник Юрий Билибин, его однокашник и товарищ Валентин Цареградский, геодезист-астроном Дмитрий Казанли (сын композитора Николая Казанли), поисковики Сергей Раковский и Эрнест Бертин, врач Переяслов, завхоз Корнеев, пятнадцать рабочих – старателей с Алдана. Этот берег сегодня называют «Нюкля» или «Сахарная Головка» – по названию бывшего здесь посёлка. Широкая отливная полоса, чайки, головы нерп, высовывающиеся из воды… Меж высоких, издалека видимых скал – стела в честь участников экспедиции. Интересно, это Билибин правил на скалы или же потом, выбирая место для установки стелы, расположились на самой живописной и заметной точке?
