В Певеке Куваев и его напарник, техник Женя, отыскали разбитую двухвёсельную шлюпку-тузик: «Сквозь продавленный тракторными гусеницами борт торчали обломки шпангоутов». Начали приводить плавсредство, наречённое «Чукчанка-II», в божеский вид: приспособили, как уже приходилось делать прежде, фанеру, промазали борта гудроном, наложили на проломленный борт брезент и промазали ещё раз, установили шестисильный мотор от водяной помпы. Время уходило. «Стояло начало августа, и впереди у нас было шестьсот километров морской дороги. Северные ветры нагнали в Чаунскую губу лёд. Льдины, источённые ветрами, волнами и течениями, имели самоуверенный вид, теперь уж они надеялись, что доживут до зимы и уходящее лето их доконать не успеет».
Наконец 10 августа тронулись. С трудом обогнули Шелагский мыс. Выносная полярная станция на острове Шалаурова – скале, торчащей из воды на границе Восточно-Сибирского и Чукотского морей, – дала материал для рассказа «Где-то возле Гринвича» (в нём появляется радист Гоша Виденко – на самом деле Геннадий Видмиденко). Здесь Куваев увидел остатки старинных жилищ, вероятно, тех самых загадочных онкилонов, о которых Владимир Обручев написал свою «Землю Санникова» (ещё раньше Олег, обдумывая «Экспедицию „Онкилон“», записал: «Анкалин – приморский чукча. Не от этого ли слова произошло древнее легендарное название онкилон?»).
А потом на мысе Шалаурова Изба он наблюдал не менее загадочные носатые каменные фигуры – точно как на острове Пасхи. Фотографировал их, но на обратном пути судёнышко захлестнёт волной, и снимки таинственных истуканов так и погибнут в фотоаппарате «контакс», слишком долго проплававшем в солёной воде на дне лодки. Позже подобные фигуры отыщутся в Карском море и в Канаде на острове Виктория; об их происхождении учёные спорят до сих пор. Интересно, что ещё раньше, в повести «В то обычное лето», герои Куваева мысленно перемещают онкилонов не куда-нибудь, а именно на остров Пасхи.
Пытались пробиться на лодке к острову Врангеля, но не пустили льды – «может быть, к счастью». Неожиданно сдох мотор: «Мы пинали его по очереди и оба вместе, меняли свечу, проверяли искру и вливали чистого бензинчика в цилиндр. Он был мёртв и холоден, как бессмысленный кусок железа».
Наконец «Чукчанка-II» добралась до мыса Биллингса. Здесь к геологам отнеслись с подозрением: то ли беглые арестанты, то ли шпионы. «Краем глаза я заметил, что карабин наш и обе двустволки как-то незаметно очутились в стороне, около них стоял солидный человек в телогрейке, и тут я понял и полез за вырез кухлянки, извлёк резиновый мешочек, а в нём завёрнутые в целлофан бумаги с печатями и грифом „АН СССР“. И всё встало на свои места», – вспоминал Куваев. Элле Бекчентаевой, в которую он тогда был влюблён, Куваев сообщал детали, не вошедшие в «Дневник прибрежного плавания»: в посёлке был праздник, местные красотки расправились с местным донжуаном по имени Федя – «прокусили щёку и разорвали рот», а случайный собутыльник куваевского напарника упился и кинулся на Женю с ножом, так что Куваеву пришлось швырнуть агрессору шубу в лицо…
На обратном пути мотор снова капризничал, приходилось подсасывать бензин ртом. «После каждого „прососа“ мотор работал минуты три, потом снова надо было „сосать“. По-моему, я выпил с пол-литра этилированного бензина, Женя ещё больше. Авось, не умрём». Жене в этом походе особенно не везло: серьёзно отравился, временами терял сознание. Местный житель – «темнокожий бог тундры в меховой одежде» – сделал ему промывание желудка народными методами.
Наконец у полярной станции Валькаркай (в 2008-м здесь был снят фильм «Как я провёл этим летом») мотор умер окончательно. Повезло, что «случился» вездеход, на котором экспедиция вернулась в Певек. Лодку пришлось бросить. Ещё хуже было другое: при высадке на обледеневший берег Куваев разбил гравиметр – «штуковину очень нежную, дорогую и хитрую». «В институте будут теперь крупные неприятности. Придётся тысячу раз писать всякие объяснения, рапорты и т. д. … Обычно я всегда удачно охмурял начальство, авось охмурю его и на этот раз», – сообщал Олег Элле.
С хрупкими гравиметрами полагалось обращаться крайне осторожно. Сохранился рукописный акт, подписанный начальником съёмочного отряда Куваевым, борт-оператором Максимовым и двумя водителями – институтским Яценко и таксистом Евдокимовым. «По существующим нормам при транспортировке гравиметров автомобильным транспортом гравиметры перевозятся „на руках“ операторов в достаточно свободных условиях», – пишет в акте Куваев. Институтский ГАЗ-69, перегруженный полевым снаряжением, таких условий обеспечить не мог, пришлось вызывать ещё и такси. «Стоимость поездки от СВКНИИ до аэропорта 56-й км составила 8 рублей 95 копеек», – резюмируется в этом акте, написанном для бухгалтерии.
Позже Куваев скажет: «Я стал „специалистом“ по проведению всяких экспедиций максимально диким способом… Мои услуги требуются тогда, когда нет денег на нормально организованные работы, или нет людей, или просто надо сделать дурную работёнку, которая может выехать организационно только на темпераменте исполнителя». Он был «универсальным солдатом»: работал летом и зимой, в голод и холод, мог ездить верхом и на собаках, вместо вертолёта использовать лодку или лыжи, сдружился с лётчиками полярной авиации, байдарными капитанами и каюрами. Куваев был последним могиканином. «Пятидесятые и начало шестидесятых годов на Чукотке были, вероятно, последними годами экзотической геологии, ибо и в этой науке всё большее место занимают трезвый расчёт и возросшая материально-техническая база, – резюмировал он в „Дневнике прибрежного плавания“. – Даже сейчас, спустя несколько лет всего, вряд ли разрешат проводить маршрут на байдаре или на собаках вокруг острова. Об этом уходящем времени, конечно, будут жалеть, как мы жалеем о времени парусных кораблей или как завидуем мы времени первопроходцев Чукотки». В рассказе «Старый-престарый способ дороги» он подпишется под словами исследователя Гренландии и арктической Канады Кнуда Расмуссена (1879–1933): «Я счастлив, что родился в то время, когда санные экспедиции на собаках ещё не отжили свой век» – и добавит от себя: «Может быть, лет через пятьсот, в ультракосмические времена, вот так же будет радоваться человек, которому вдруг понадобится зачем-либо заново изучить ремесло плотника».
На шельфе Ледовитого
Но пока «экзотическая геология» была жива, геологов считали «помесью вьючного животного с человеком», и на следующий, 1963 год у Куваева имелись ещё более серьёзные планы.
Конец 1962-го, Андрею Попову
Сейчас у меня страшная суматоха. Собираю экспедицию на Врангеля и Восточную Чукотку. Февраль, март, апрель буду на собаках гонять по Врангелю и от Врангеля, лето буду плыть от м. Шмидта к Уэлену и потом в Провидения. В общем, за семь месяцев надо сделать около 2000 километров на собачках и 2500 на вельботе. По идее, справляюсь. Сейчас я как раз дошёл до точки определённой зрелости в путешествиях.
Если бы не эти планы, Куваева ничто не задержало бы в институте. Той же осенью 1962-го он писал: «Единственное, что меня сейчас здесь держит, – это остров Врангеля… Жаль упускать такую возможность, а то бы, честное слово, без кривляния спрятал бы я сейчас свой диплом и пошёл бы матросом на кораблик. Как раз набирают взамен разбежавшихся. К морю я по-идиотски неравнодушен».
