«Территория» – не единственное произведение Куваева, где цитируются песни Городницкого. Так, герои «Тройного полярного сюжета» напевают «Пиратскую»:
И никогда мы не умрём, пока
Качаются светила над снастями!
Здесь интересно и то, что фразу «Пока качаются светила» Куваев рассматривал в качестве одного из вариантов названия «Территории».
Вообще, между Городницким и Куваевым можно наметить немало биографических и поколенческих параллелей. Они почти ровесники, Городницкий учился в Ленинградском горном, куда поступил, как сам признавался, под влиянием стихов Киплинга и ещё потому, что «там форма была очень красивая… с погонами и прочее» (в 1940–1950-х у руководящих и инженерно-технических работников горной отрасли имелись даже звания наподобие военных: «горный директор», «горный инженер I ранга», «инженер-геолог III ранга» и т. п.). В 1954 году Городницкий попал на практику в отроги Памира, в Таджикистан. Привлекался к поискам урана. На титульном листе его дипломной работы стоял гриф «совершенно секретно». В итоге стал океанологом: уран ему, как и Куваеву, был неинтересен. В Арктике Городницкий проводил гравиметрические исследования на ледовых полях, куда, как и Куваев, садился на Ан-2.
С героями романа всё ещё интереснее. Беллетризуя, Куваев редко выдумывал «из головы». Почти у каждого его персонажа имеются прототипы. Это сполна относится и к «Территории». «Для северян-ветеранов это грандиозная сага про друзей и знакомых», – справедливо отмечает Валерий Целнаков. В «Территории» зафиксировано целое поколение корифеев Дальстроя, живших по правилу «делай или умри» или даже «умри, но сначала сделай» («Работай или умри – это девиз природы. Если ты перестанешь работать, то умрёшь умственно, нравственно и физически», – отмечал писатель, путешественник Владимир Арсеньев в 1913 году в памятке для своего сына). Это о таких корифеях Куваев писал: «Каждый нёс за плечами груз легендарных лет. Каждый пришёл на берег бухты, где сейчас Город, юнцом, или ни черта не знающим, кроме веры в свою звезду, молодым специалистом, или вольным старателем, которому стало тесно в изученных районах».
Сам Куваев, правда, утверждал, что прототипов только два: «В сём сочинении себя могли узнать лишь два человека: Изя Драбкин и Николай Ильич Чемоданов. Оба они мертвы…» Остальное будто бы плод авторской фантазии, а «Территория» – вообще не Чукотка: «Пусть каждый ищет её где желает». Куваев явно лукавил, дабы развязать себе руки и освободиться от нападок коллег, чего всё равно избежать не смог: слишком узнаваемы были и фигуры, и описанные события, да и фамилии он зачастую давал «прозрачные». Человек осведомлённый без труда угадывал, о ком он пишет.
Центральные фигуры романа – Чинков и Баклаков.
Под именем Ильи Николаевича Чинкова по прозвищу Будда в романе изображён уже не раз упомянутый Николай Ильич Чемоданов (1917–1969). Он родился в Лунинце, позже вошедшем в состав Белорусской ССР. В 1922 году семья переехала в Советскую Россию. В 1939-м, окончив Московский геологоразведочный, Чемоданов прибыл на Колыму. Искал и разведывал олово и золото в Тенькинском районе, за что в 1951 году получил Сталинскую премию. В 1949-м году был направлен на руководящую должность в заполярный Певек – в Чаунское райГРУ, где работал до 1965 года. За открытие золота на Чукотке в 1964 году Чемоданова отметили Ленинской премией. С 1965 года руководил геологическим отделом Министерства геологии РСФСР. По совокупности работ – нечастый случай – получил степень кандидата наук. Награждён орденами Трудового Красного Знамени и Ленина.
Воспоминания, оставленные людьми, знавшими Чемоданова лично, не отличаются деталями и подробностями. На их основе практически невозможно составить портрет, который бы в полной мере был пригоден для помещения в раму художественного повествования.
Ветеран чукотский геологии, старожил Певека и зять Израиля Драбкина Иосиф Виссарионович Тибилов в своей мемуарной книге «Благословенные времена презренного застоя», вышедшей вторым изданием в 2007 году и давно ставшей библиографической редкостью, так описывает «непроницаемость» Чемоданова для внешнего наблюдения: «Аура неприкасаемости, как мне казалось, сразу начинала витать в воздухе, когда в разговоре упоминался Николай Ильич. Удивительное дело, но никогда не звучало никаких забавных историй, связанных с ним. А ведь подчинённый во все времена и у всех народов зорок и бдителен. Начальнику невозможно утаить от него свои слабости, какие-то промашки и проколы. Глаза подчинённого повсеместны и круглосуточны. Спрятаться от них невозможно. А тут такая крупная фигура, и, можно сказать, полная тишина. Информационный штиль. Честно говоря, меня это удивляло, поскольку историй о других первых руководителях Предприятия (Чаунского районного геологоразведочного управления. – Примеч. авт.) рассказывалось предостаточно. Я говорю о второй половине шестидесятых годов, когда Николая Ильича в Певеке уже не было, а геологов, трудившихся под его началом, ещё было довольно много. И ни от кого из них мне не довелось услышать каких-либо вразумительных отзывов о нём как о человеке и как о специалисте-геологе. Но, правда, было известно, что в своё время он имел у элитных геологов Предприятия прозвище Сундуков. Нелицеприятное прозвище прозрачно свидетельствовало о том, что отнюдь не все сотрудники Предприятия причисляли Николая Ильича к лику безупречных и мудрейших. Ещё было известно, что Николай Ильич не жаловал вокруг себя людей независимых и одарённых. В его бытность не задержался никто из грядущих учёных, начинавших свою геологическую деятельность в нашем Предприятии. Речь идёт о довольно большой группе кандидатов и докторов наук и даже членов-корреспондентов Академии наук СССР. Понятно, что все они вряд ли испытывали к Николаю Ильичу особо тёплые чувства. О чём и свидетельствует прозвище, которое они ему – по старинной российской традиции – и дали» (прозвище это, кстати, вновь отсылает нас к фильму «Три плюс два»).
Понять характер Чемоданова, во всяком случае нам, людям сегодняшнего дня, лишённым возможности наблюдать его лично, поможет его книга «В двух шагах от Северного полюса. Записки геолога», опубликованная в Магадане в 1968 году (попытки вдовы Чемоданова Таисии Андреевны переиздать её в значительно дополненном виде, предпринимавшиеся в конце 1970-х годов, успехом, к сожалению, не увенчались).
Внимательное чтение этой книги лишний раз подтверждает тезис, что между прототипом и героем допустима дистанция: избавиться от ощущения абсолютной несхожести Чинкова и Чемоданова практически невозможно.
Вместо харизматической личности, манипулирующей людьми не хуже какого-нибудь опытного царедворца, перед нами предстаёт человек, скроенный по лекалам советского жизнестроительства и неспособный потрясти воображение масштабом своих мыслей и деяний. Это суждение не содержит уничижительной и пренебрежительной оценки. Эпитет «советский» мы не употребляем в значениях «посредственный», «отрицательный», «негативный». Мы лишь имеем в виду, что Чемоданов в своих «Записках» почти полностью предсказуем. Не возникает сомнений в том, что нас ждёт за очередным сюжетным поворотом: автор всегда поступает так, как того требуют кодекс строителя коммунизма и планы развития страны, принятые перед очередной пятилеткой.
