Однако внешний облик магического предмета – вещь достаточно случайная. Куда важнее переклички глубинного и постоянного характера. А они определяются тем, что Скарабей, будь то артефакт или реальный пластинчатоусый жук, через «родство» с солнцем вступает в связь с золотом во всех его видах. Ещё Александр Афанасьев, исследуя мифологические универсалии культурных традиций древности, пришёл к правомерному выводу, что «одинаковое впечатление блеска солнечных лучей и блеска металлов сроднило представление света с золотом и серебром». По Афанасьеву, «близкая связь с божествами света» придала благородным металлам «чудесный характер и таинственную силу: они горят, как огонь или лучи солнца, главным образом хранятся в жилище богов». И хотя наблюдения Афанасьева ориентированы прежде всего на мифологию индоевропейских народов и ограничены к тому же данными науки позапрошлого столетия, правомерность их приложения к древнеегипетским воззрениям и ритуалам не вызывает сомнений.
Наконец, отметим, что Куценко – профессиональный золотодобытчик, или, по терминологии, применяемой и Куваевым в «Территории», и Чемодановым в записках «В двух шагах от Северного полюса», золотарь. Слово «золотарь» двусмысленно: оно обозначает не только человека, занимающегося поиском и добычей золота, но и ассенизатора, промышляющего очисткой выгребных ям, удалением экскрементов и нечистот. Собиранием нечистот – навоза – занимается и жук-скарабей. Таким образом, связь клички Куценко с золотом приобретает двусторонний характер: он её получает и по линии солнечного блеска, и по линии ассенизаторского собирания того, что эвфемистически называют «ночным золотом». По поводу того, почему нечистоты оказались уравнены с почитаемым драгоценным металлом, можно было бы написать целый трактат. Но здесь хватит и указания на то, что эквивалентность золота и навоза обеспечивается «перевёрнутостью» потустороннего, запретного и ночного мира относительно человеческого, культурного, дневного. В славянской мифологии, в частности, распространён мотив превращения утром золота, принесённого ночью демоном, в навоз, и наоборот, навоза – в золото.
Подытоживая, скажем, что прозванный Скарабеем Куценко действительно напоминает навозного жука, но не из-за широкого корпуса, стриженого затылка, жёсткого чуба, брезентухи и сапог. Когда он держит в руках промывочный лоток и, совершая колебательно-вращательные движения, терпеливо ждёт появления золотых блёсток и крупинок, то вызывает в воображении образ Скарабея, подталкивающего слепленный им «солнечный» шар. А где солнце, как мы уже убедились, там и золото.
Начальник Дальней рекогносцировочной партии Семён Копков – Виктор Копытин (для создания этого образа могли быть также задействованы биографии Мария Городинского и Василия Белого). В 1955 году он открыл на Чукотке месторождение ртути «Пламенное» (в романе – «Огненное»). Доктор наук, заслуженный геолог России, ныне живёт в Волгограде.
Жора Апрятин – возможно, Юрий Храмченко.
Прототипом журналистки Сергушовой из Ленинграда называют Бэллу Куркову (р. 1935), впоследствии руководителя Пятого канала, с 2000 года – главу петербургской дирекции телеканала «Культура». Пётр Ливанов считает, что Сергушова – это певекский корреспондент «Советской Чукотки» (ныне газета «Крайний Север») Эмма Буркова, «девица довольно свободного поведения», которая в перестройку стала активным «борцом с коммунистами» на ленинградском телевидении.
Двойник «единичного философа», «блестящего неудачника», «предпоследнего авантюриста» съёмщика Андрея Гурина, который знает профессию «на уровне хорошего кандидата или среднего доктора» и которого ударил Баклаков после истории с Сергушовой, – геолог Сергей Гулин, за которого вышла замуж та самая Бэлла Куркова. В письме к Мифтахутдинову Куваев так характеризовал его: «Мой друг Серёга Гулин, бывший чукотский человек, геолог и эрудит». Геолог, ленинградец Эдуард Эрлих вспоминал: «Мы были приятелями с первого курса Горного института… Среднего роста, плотного сложения, круглолицый и темноволосый, острый на язык, он привлекал к себе. Яркий, весёлый, взрослее всех нас, ещё в студенческом возрасте он любил женщин и был неотразим для них, занимался горными лыжами и мотогонками. У него был зоркий глаз: его наблюдения были точны, он не останавливался лишь на описании фактов, а шёл в их анализе до конца… Сергей провёл на Чукотке два года. Он никогда не рассказывал мне, чем там занимался. Разве что жаловался на то, что трудно работать с тамошним руководством – воспитанниками школы печально знаменитого лагерного Дальстроя. Но и там он оставался самим собой». В первом варианте романа Гурин погибал, во втором – выздоравливал и женился, в третьем занимал позицию «непримиримого отчуждения»… В итоге Куваев сохранил ему жизнь, но Гурин, живущий не для дела, а для себя, всё равно терпит крах. «Индивидуализм даёт радость, но губит», – писал Куваев в заметках к роману. «Индивидуалист, как бы он ни был силён, обязательно плохо кончит», – так он размышлял о Джеке Лондоне и, видимо, о его герое – сильном индивидуалисте Мартине Идене. Нельзя исключать, что в Гурине отразился и сам автор: горные лыжи, «полярное суперменство», чукотское щегольство, ненависть к «приобретателям»… Гурин, как и Куваев, полушутливо относит себя к «последователям секты „дзен“».
Существует также мнение, что Гурин – это упомянутый выше геолог Генрих Гурьев. В мемуарах Чемоданова Генрих Гурьев – прораб в поисковой партии Юрия Храмченко. Первое упоминание о нём относится к концу 1949 года, когда идёт планирование работ по поиску золота на будущий, 1950-й. Следующий раз его имя мелькает при описании летнего сезона 1951 года. Чемоданов отправился в это время в верховья Среднего Ичувеема. Вёл его по этому маршруту именно Гурьев, который «возбуждённо рассказал… о том, что на ручье Богатом были встречены самородки золота». Эта фраза Гурьева – единственное, что проливает свет на психологию и личность прораба. Эпитет «возбуждённо» указывает на его эмоциональность, способность восторгаться чем-то новым и неожиданным. Любой читатель «Территории» согласится, что ироничный скептик и циник Гурин не способен возбуждённо-восторженно, а тем более радостно, делиться своими мыслями и впечатлениями. Его действия и раздумья выдают человека, всё познавшего, успевшего за недолгий срок жизни осознать вечную повторяемость происходящего, и обладают совсем другой тональностью.
Итак, единственная нить, связывающая Гурьева и Гурина, – это созвучие фамилий. Как сказали бы лингвисты, сближение Гурина и Гурьева обеспечивает «паронимическая аттракция». Но этого недостаточно, чтобы увидеть в простом трудолюбивом прорабе приехавшего из Москвы рафинированно-утончённого эстета и философа.
Прототипами Сидорчука – кадрового северстроевца в прошлом, а ныне замминистра – могли быть Валериан Федорчук (участник Второй Колымской экспедиции, помощник министра геологии СССР) и Илья Малышев – первый министр геологии СССР.
Фурдецкий, начальник райГРУ в Посёлке, – вероятно, Герой Соцтруда Игорь Рождественский (1923–1993), в 1947 году открывший на Чукотке месторождение урана «Северное».
Геолог Михаил Катинский, «съеденный» коллегами и уехавший с Территории в Среднюю Азию, – вышеупомянутый Герман Жилинский, работавший на Северо-Востоке в 1938–1950 годах.
