– Похоже, – согласился Пасечник.
Он поджидал их впереди, опять со своим оптическим прицелом в руке.
– Дальше видны остатки еще двух завалов. Ты прав, Джон, тут ловушка. Если осмотреть другие лучевые улицы, я почти уверен, мы поймем, зачем Разрушителя пустили именно по этой. И почему его ждали именно здесь!
– А я почти уверен, что не пойду их осматривать… Сегодня, – сказал Смит.
– Да можем вообще туда не ходить! – жизнерадостно заявил Пасечник. – Больно надо! Нам за это не платят.
– А за что нам платят?
– Вот, кстати, да, – поддержал Леха. – Шеф, не сочти за нарушение субординации, но я который день жду, когда ты поставишь нам задачу.
– Ну я и ставлю ее который день! – удивился Пасечник. – Могу еще, для хороших людей не жалко.
Леха со Смитом переглянулись.
– Тогда спасибо, больше не надо, – сказал Смит.
– А то давайте!
– Нет, – отрезал Смит.
И пошел вперед, неловко прыгая через проломы в асфальте.
– Странный он, тебе не кажется? – спросил Пасечник громким шепотом.
– Не кажется, – бросил Смит через плечо.
Леха хотел пошутить, но не придумал, как, и промолчал.
Задача была «ищем и систематизируем факты». Все, как любит Марвин Пасечник, человек простой, который не теряется в догадках, а идет и смотрит, когда ему говорят идти и смотреть.
Строго говоря, это типичная миссия любой полевой группы Института. И нечего выпендриваться, строить из себя детективов. Да, было бы здорово вернуться триумфаторами, поймав Йобу за хобот и вытряхнув из стального зверя разгадку всех тайн варзоны. Но страшно подумать, какие нужны ресурсы для такой операции. Насчет «дать денег, местные все сами сделают» Пасечник напрасно размечтался: деньги не работают, если артефакт плотно вписан в мифологию исследуемой территории. А Йоба, сволочь, вписан, да еще как. Раз в полгода стрельнет – все счастливы. Хранитель!
Кто вписан в мифологию – тот однозначно вписан в экосистему. То есть, в бизнес-интересы. Йоба зачем-то нужен городу. И город будет его защищать. Неизвестно какие партизаны его подкармливают, выгуливают, дают команду «фас» и так далее; одно ясно – у них есть беспрепятственный доступ в зону. Это все не просто так. Это все полно смысла. И в это опасно соваться.
Хочется, конечно. Но как? Попробуешь сесть партизанам на хвост – тебе конец. Начнешь задавать неосторожные вопросы – в лучшем случае уедешь отсюда с битой мордой. Будешь задавать осторожные – возможно, уедешь небитым.
Из ста тысяч местных каждый десятый носит оружие в открытую, и все эти бойцы организованы в шайки и банды. Среди них наверняка есть недовольные, а уж продажен каждый. Но продав тебе чуть-чуть информации, он немедленно продаст тебя, чтобы получить еще. И десять тысяч это много. Им оружия не надо, чтобы ты поднял лапки кверху. Они чихнут – ты упадешь.
На чем, наверное, и засыпалась спецтехразведка: какая бы она ни была крутая, ее просто задавили числом.
Дальнейшая судьба «спецов» зависела от степени разумности того, кто их сцапал. В идеале, должны были именно сцапать, взять в плен. Белые люди – ценный товар на обмен или продажу. Где теперь коллеги, бог весть. Могли уже сменить десяток хозяев. Не исключено, что давным-давно выкуплены Институтом. Или прав наш компетентный шеф, и их тут вовсе не было.
Горячих точек на планете много, и посылать в каждую по группе, пока там не остыло – кончатся сотрудники. Исчерпаются физически. А в Абудже очень долго было очень горячо… Или не очень интересно? Откуда ты, рядовой клерк, знаешь, что интересует Институт Шрёдингера? И сколько в нем, собственно, народу, чтобы людьми разбрасываться?
В первые месяцы работы Леха страдал конспирологией и подозревал, что Институт гораздо меньше, чем кажется, и еще меньше, чем прикидывается. В кипрской штаб-квартире числилось, по обмолвкам коллег, несколько тысяч человек, но кто видел штатное расписание? И кто поручится, что знает в лицо больше пары сотен, а по именам хотя бы сто?.. Когда Лехе надоела конспирология, он догадался, что все нормально, а общая таинственность и легендированность – не самоцель, только побочный эффект. Институт был даже не сетевой структурой, а квантованной. Стереть его с лица Земли тем же традиционным манером, как взаимно аннигилировали «Ландскнехты» и «Кибернетика», утащив с собой в Вальгаллу несколько субподрядчиков, – просто нереально за неимением конкретной точки приложения сил. Даже атомная бомбардировка Никосии нанесла бы Институту только частичный ущерб.
Институт можно упразднить, разогнать, запретить, предать анафеме, но нельзя уничтожить. Если ты не параноик, это должно скорее радовать. Леха в общем радовался. Ему нравилась сама идея Института, нравились конкретные сотрудники и пара сотрудниц отдельно, и он даже уговорил себя, что ему нравится на Кипре, хотя бы несколько месяцев в году, ну хотя бы весной.
Ему сам Леха Филимонов, двадцати семи лет от роду, не нравился.
И отдельно Филимонов как штатная единица Института. Еще и с допуском к работе в поле.
Ну, вот он в поле – а толку от него… Да, можно повозмущаться: чего ради нас сюда загнали под личиной журналистов, практически с голыми руками, совершенно без техподдержки?! Но вероятно прав Смит и не надо себя переоценивать: задача группы – увидеть такое, что подтвердит черновые выкладки «яйцеголовых киприотов» и снимет какие-то вопросы.
И убраться, пока живы…
– Я так и знал! – сказал Пасечник. – А вот и наши благородные, мать их, дикари!
– Кто бы сомневался, – процедил Смит.
На перекрестке, к которому они подошли, объявились Майк и Гейб; один выглянул из-за угла слева, другой справа.
– Засранцы! – весело крикнул Пасечник.
Проводники дружно улыбнулись и закивали.
– Сейчас Килроя покажут, – хмуро пообещал Смит. – Прямо вон за тем углом. Готовь пятерку.
Пасечник набычился и прибавил шаг.
Леха снова подумал, как ему все это надоело.
Но желание свалить отсюда пропало. Вряд ли он так быстро адаптировался, наверное ему просто надоело хотеть свалить из Абуджи.
Или устал бояться.
– Привет! – сказал Пасечник и сунул Майку руку, будто сто лет его не видел.
– Добро пожаловать, босс, – очень серьезно отозвался Майк.
– Спасибо. Как вы?
– Ждать ты, босс.
Пасечник солидно молчал секунду-другую, потом не выдержал.
– Есть новости?
– Нет новости, босс. Готов двигаться.
Пасечник оглянулся на Смита. Потом на Леху. Не нашел сочувствия.
– Ну… Тогда возвращаемся и едем к Лоренцо.
– Понимать тебя, босс.
Майк повел их переулками назад, на край квартала, где ждал «басси», он же «басик», полумертвый от старости (или полуживой, это как посмотреть) микроавтобус неопределенного цвета и загадочного происхождения. Леха с Пасечником даже поспорили вчера: он зеленый или синий и корейский или китайский. Водитель Ури, родич то ли Майка, то ли Гейба, то ли обоих сразу, не смог прояснить эти вопросы; лишь смеялся и говорил на поразительно чистом инглише: «Я думаю, вы совершенно правы, босс!.. Конечно, босс, именно так и есть!.. Как это верно, босс!» Когда Пасечник шепотом заметил, что Ури, похоже, клинический идиот, Смит буркнул под нос, что Ури клинический хитрец и с ним не пропадешь. Если успеешь прыгнуть в машину, когда шофер почует, как запахло жареным…
