Другим фактором, который играл на руку миссионерам, была поразительная схожесть многих обрядов индуизма и буддизма (использование изображений, воскурение благовоний, моление по четкам, женские и монашеские ордена, живописные обряды и храмы) с обрядами Римско-католической церкви. Действительно, миссионеры, как правило, не задумывались об этом, и они часто обвиняли дьявола в том, что он богохульно привнес католические традиции в практику восточных религий, чтобы смутить истинно верующих. Но опыт, обретенный кальвинистами и другими протестантами-миссионерами в Азии, ясно указывал на то, что такое чисто внешнее сходство обрядов значительно облегчало переход адептов местных верований в Римско-католическую церковь, в отличие от того, что предлагали строгие положения учения Жана Кальвина, Теодора Безы (Беза) и Джона Нокса. Стоит также отметить, что христианские миссионеры в землях индуистов и буддистов большей частью добивались наибольшего успеха среди представителей касты рыбаков. Это объяснялось тем, по крайней мере отчасти, глубоко укоренившимся среди буддистов и индуистов суеверным представлением, что нехорошо отнимать жизнь у животных. Рыбаки, к которым относились с презрением их единоверцы из Тутикорина (крайний юг Индостана, северо-восточнее мыса Коморин), острова Маннар (Цейлон) и острова Кюсю (Япония), находили сочувствие у христиан. Даже в мусульманской Малакке единственная группа местного населения, которая продолжает исповедовать христианство и в наше время, – это община рыбаков.
В итоге следует подчеркнуть, что влияние христианства в XVI в. в Азии распространилось не только на тех, кто принял его. Даже при дворе Великих Моголов были иезуиты-миссионеры, хотя их надежды на обращение в христианство императоров Акбара и Джахангира не осуществились. Иезуиты были также при дворе правителя Японии Хидеёси, даже тогда, когда христианским миссионерам было, по-видимому, запрещено проживать за пределами Нагасаки; и иезуит-визитатор Валиньяну был посланником вице-короля Гоа при дворе этого военного диктатора Японии. Францисканские монахи обратили в христианство последнего сингальского правителя Котте (Цейлон), который заявил о своем господстве над всем Цейлоном и завещал этот остров королю Португалии (и Испании). Шах Персии (Ирана) принял монахов-августинцев в своей столице, а правители Сиама (Таиланда) и Камбоджи разрешили пребывание доминиканцев в своей стране на некоторое время.
Несмотря на непонимание многими миссионерами местной культуры, все же некоторые из них, более восприимчивые в этом отношении, действовали подобно катализаторам в культурных отношениях между Азией и Европой. Представленные иезуитами при дворе Акбара картины и гравюры европейских художников произвели глубокое впечатление на индийских художников, что можно видеть на примере многочисленных миниатюр, в которых отразились европейское влияние и мотивы. Иезуиты поставили первый печатный станок с наборным шрифтом в Индию и (возможно) в Японию. Это помимо того, что в Нагасаки был напечатан (1599) сокращенный вариант книги «Путеводитель для грешников» монаха-доминиканца Луиса де Гранады с помощью наборного шрифта и ксилографического клише. В Китае периода династии Мин миссионеры, вдохновленные итальянским миссионером-иезуитом Маттео Риччи, начали постепенно внедрять западноевропейскую науку, которая обеспечила стране привилегированное положение в следующем веке. Но прежде всего миссионеры дали европейцам более глубокое представление об Азии благодаря своим письмам и отчетам, которые широко разошлись по всей Европе.
Глава 4
Рабы и сахар в Южной Атлантике (1500–1600)
Для нас не важно, было ли случайным открытие Бразилии, или это произошло в результате поставленной перед португальцами задачи, когда корабли Педру Алвариша Кабрала, направляясь в Индию, подошли в апреле 1500 г. к берегам этой страны
[21]. «Земля истинного Креста», как назвали ее первопроходцы, вскоре получила иное наименование – Бразилия. Это название было обязано красному дереву паубразил («цезальпиния» по-латыни), произраставшему на побережье. Португальцы были всецело заняты торговлей в Индии, добычей золота в Гвинее (Элмина) и походами в Марокко и потому не обращали должного внимания на эти недавно открытые земли, где, казалось, есть только красное дерево, попугаи, обезьяны и примитивнейшие голые дикари. Эти американские индейцы относились к языковой семье тупи-гуарани; они были охотниками, рыбаками и собирателями; женщины отчасти были заняты в сельском хозяйстве. Кочевые племена индейцев были в состоянии добыть огонь, но не могли производить металлы. Оседлые племена строили окруженные частоколом деревни, которые представляли собой несколько больших хижин, где спали; они были возведены из кольев, переплетенных травой, и имели крышу из пальмовых листьев. Основным продуктом питания был маниок, он становился съедобным после того, как из его клубневидных корней удаляли (путем варки, поджаривания и высушивания) ядовитый глюкозид. Некоторые племена практиковали ритуальный каннибализм.
Первое впечатление при взгляде на этих обнаженных дикарей каменного века было положительным. В представлении европейцев это были невинные дети природы, почти как Адам и Ева в раю незадолго до их грехопадения. Секретарь Кабрала Педру Ваш де Каминья, непосредственный свидетель этого, писал королю Мануэлу: «Они показались мне людьми столь невинными, что если мы сможем понять их и они нас, то они вскоре станут христианами. Потому что, как кажется, они не имеют никакой религии и не имеют о ней понятия… Определенно этот народ добрый и удивительно простой, и мы можем легко обратить их в любую веру, какую бы мы ни захотели. И более того, Господь одарил их прекрасными телами и добрыми лицами, такими, какими он наделяет обычно добрых людей, и я верю, что Он, приведший нас сюда, сделал это намеренно… Среди них были заметны три или четыре девушки, очень молодые и очень красивые, с иссиня-черными волосами, спадавшими на плечи, их детородный орган, едва прикрытый и лишенный растительности, был настолько совершенен, что мы нисколько не стыдились смотреть на него… Одна из девушек была вся покрыта татуировкой от головы до пят, рисунок был нанесен [голубовато-черной] краской, и она была столь совершенно сложена, и ее бесстыдство было столь очаровательно, что многие наши соотечественницы, увидя такую красоту, устыдились бы, что они не такие же».
Португальцы предвосхитили концепцию французских философов «Благородного дикаря», сформировавшуюся в XVIII в., и многие современные исследователи в качестве свидетельства этого указывают на характерную особенность лузитанцев – готовность идти на сближение с людьми другого цвета кожи и склонность португальцев заключать браки с цветными женщинами. По существу, это было просто проявлением естественной потребности моряков, долгое время не имевших физических связей с женщинами. Можно легко провести параллель между их поведением и отношением английских и французских моряков в XVIII в. к легко одетым красоткам Таити и других островов Тихого океана. Более того, это льстившее дикарям каменного века сравнение их с невинными обитателями земного рая или канувшего в прошлое золотого века продержалось недолго, как и схожая реакция Колумба и его испанских моряков при виде араваков с Карибских островов, встреченных им в его первом путешествии. Стереотипное представление о бразильском индейце как о неиспорченном дитяти природы вскоре было вытеснено всеобщим представлением португальцев о нем как о законченном дикаре. Sem fe, sem rei, sem lei, то есть для него не было «ни веры, ни короля, ни закона».
