Не желая исполнять мешавшие им королевские указы и стремясь уклониться от уплаты экспортных пошлин в конголезском порту Мпинда, работорговцы с Сан-Томе все чаще обращали свои взоры на королевство Ндонго, к югу от реки Данде; здесь жил народ мбунду. Португальцам стало известно о существовании этого недавно образованного, но растущего государства банту к 1520 г., когда король Мануэл передал инструкции двум посланникам ко двору «Короля Анголы», так был назван могущественный правитель согласно своему родовому имени Нгола. Посланникам сообщили, что страна Нголы, как говорят, богата серебром и что он сам просил прислать миссионеров, имея намерение принять христианство. Каковы были результаты этого первого посольства, неизвестно, но поиски новых душ и серебра продолжали оказывать влияние на португальскую политику в Анголе на протяжении многих лет, хотя, как и в Конго, рабы оставались наиболее надежным и непосредственным источником дохода. Вплоть до 1571 г. португальская монархия ставила условием, что рабов должны принимать на борт только в конголезском порту Мпинда; но уже начиная с 1520 г. все большее количество рабов непосредственно отправлялось из устья реки Кванза в Анголе, где действовали работорговцы с острова Сан-Томе, которые уклонялись от уплаты государству экспортной пошлины.
В 1560 г. португальский монарх предпринял еще одну попытку установить официальные отношения с Нголой. Однако послов, среди которых было четыре миссионера-иезуита, несколько лет продолжали удерживать в Нголеме, столице Ндонго, которую описывали как город из 5–6 тысяч «домов» (краалей), прежде чем он сгорел в 1564 г. в пожаре. Паулу Диаш де Нувайш, который сопровождал иезуитов, вместе с несколькими выжившими попутчиками был освобожден Нголой по прошествии нескольких лет; но священник-иезуит Франсишку де Гувейя оставался в плену до самой смерти десять лет спустя. Задолго до этого он разочаровался в возможности без труда обратить мбунду в христианство. В своем послании португальскому монарху в 1563 г. он утверждал на основании полученного опыта, что эти банту были варварами-дикарями, которые не могут быть обращены посредством мирного убеждения, которое применялось в отношении таких культурных азиатских наций, как японцы и китайцы. Христианство в Анголе, писал он, должно насаждаться силой оружия, и в случае, если это удастся, банту станут прекрасными и послушными христианами. Таковым было и оставалось в течение долгого времени основное убеждение португальских миссионеров и мирян. Как писал другой иезуит-миссионер из Анголы двенадцать лет спустя: «Почти каждый убежден, что обращения этих варваров невозможно добиться любовью, только сила может сделать из них христиан и вассалов нашего повелителя короля».
Взгляды церкви воинствующей совпадали с предложениями Паулу Диаша де Нувайша, который после возвращения в Лиссабон в 1565 г. обратился с настоятельной просьбой к правительству назначить его правителем Анголы, чтобы можно было повторить успешный опыт организаций капитаний в Бразилии. В 1571 г. ему была дана королевская грамота, согласно которой предусматривалась колонизация, по крайней мере части Анголы, крестьянскими семействами из Португалии. Их должны были снабдить «всеми семенами и саженцами, какие они только могут взять с собой, как из королевства, так и с острова Сан-Томе». Но когда в феврале 1575 г. эскадра Паулу Диаша подошла к Луанде, там уже давно шла незаконная работорговля, которой положили начало белые Сан-Томе. Малярия и другие тропические болезни оказались непреодолимым препятствием для полномасштабной колонизации белыми поселенцами внутренних областей в течение следующих трех столетий. О высоких идеалах королевской грамоты вскоре было забыто, и все свелось к одной работорговле. Рабов набирали двояким способом. Во-первых, через посредничество странствующих работорговцев (pombeiros). Среди них встречались и белые португальцы, но чаще всего это были мулаты, или свободные негры, или даже облеченные доверием рабы. Все они отправлялись во внутренние районы на рынки невольников и оттуда караванами доставляли рабов на побережье. Португальцы также получали дань рабами от племенных вождей, которые им подчинялись. Вторым источником пополнения рабской силы был набег. Отправлявшимся в набег за рабами помогали воины джагга, которые играли ключевую роль в «черной войне» (guerra preta); их называли также «охотниками за буйволами» (empacasseiros).
Племя пенде, жившее на побережье Анголы в XVI в. и потом откочевавшее во внутренние районы к реке Касаи, сохранило интересное устное предание о португальском завоевании их первоначальной родины.
«Однажды прибыли белые люди на кораблях с крыльями, которые блестели на солнце, как ножи. Они долго воевали с Нголой и плевались в него огнем. Они захватили его соляные ямы, и Нгола бежал вглубь страны на реку Лукала. Некоторые его храбрые подданные остались у моря, и когда белые люди пришли, они обменяли яйца и цыплят на их ткани и бусы. Белые люди пришли вновь. Они принесли нам маис и кассаву, ножи и мотыги, земляные орехи и табак. С этого времени и до сегодняшнего дня белые не приносили нам ничего, кроме войн и нищеты».
Когда европейцы начинали высаживать новые культуры, они научили местных туземцев молитве, чтобы вырос хороший урожай; пенде до сих пор помнят, хотя и в искаженной форме, эту молитву.
Хотя португальцы продолжали вывозить рабов из Мпинды и Лоанго в Бразилию через Сан-Томе на протяжении всего XVI в., Ангола стала основным поставщиком рабов после основания Луанды в 1575 г. Надежная статистика за этот период отсутствует, но приезжий инспектор, проверявший отчеты таможенного управления в Луанде в марте 1591 г., сообщал, что с начала года было вывезено 52 053 pecas de Indias (или просто реса – стандартная партия рабов, отобранных по возрасту, полу и физическому состоянию). Эта цифра, отражающая общий объем работорговли в Западной Африке, явно занижена, поскольку не учитывается значительное количество рабов, вывезенных из других портов и в результате контрабандной торговли. Мы также не знаем, какая часть этих рабов прибыла в Бразилию и какая – была предназначена для продажи в Испанской Америке. Подрядчики и торговцы-перекупщики, которые играли основную роль в этой торговле, – зачастую это были португальские евреи, – предпочитали отправлять рабов в Кастильскую Вест-Индию, чем в Бразилию, даже когда невольничьи корабли якобы отправлялись в один из бразильских портов. Испанцы платили за рабов серебряной монетой, в то время как плантаторы и поселенцы Бразилии рассчитывались сахаром, ромом и табаком. Другие неофициальные источники того времени называют цифру в 23 тысячи рабов, вывозимых за год только из Анголы. Эта цифра, несомненно, сильно завышена, но сохранившиеся свидетельства говорят, что от 10 тысяч до 15 тысяч негров-рабов из Западной Африки в среднем за год сходили на берег в бразильских портах. Большая их часть в последней четверти XVI в. была из Анголы.
Вопросы вызывает и то, на каких территориях расселялись негры-рабы в Бразилии в те годы, но, несомненно, большая их часть была сосредоточена в Пернамбуку и Баии. Предположительно, в 1580–1590 гг. в Пернамбуку проживало от 10 тысяч до 2 тысяч рабов, в Баии – от 3 тысяч до 4 тысяч. Для Пернамбуку первая цифра была ближе к истине, чем вторая, поскольку это было более богатое и процветающее поселение, чем Байя. Падре Мауру, который проанализировал все показатели, предполагает, что негритянское население Бразилии в 1600 г. выросло до 13–15 тысяч человек, 70 % которого было занято на всех 130 плантациях сахарного тростника. Он также подсчитал, что каждый негр собирал ежегодно 80 арроб (1 арроба – 15 кг) тростника, общий его годовой сбор составлял от 750 тысяч до 800 тысяч арроб. Принимая во внимание, что продолжительность трудовой жизни раба была в среднем 7 лет, он определил, что максимальное количество вывезенных из
