Западной Африки рабов за 30 лет составило около 50 тысяч человек, «и это довольно точная оценка».
Сведения о белом населении Бразилии тоже неполны и противоречивы в отсутствие какой-либо переписи. Общепринятая для 1584 г. оценка приводит цифру общего количества населения в 57 тысяч человек: 25 тысяч белых, 18 тысяч натурализованных индейцев и 14 тысяч негров-рабов. Не говоря уже о том, что она основывается на противоречивых свидетельствах того времени (Аншьета, Кардин и Суареш), не принимается во внимание и процесс смешения трех рас, шедший на протяжении почти целого столетия. Магальяинш Гудинью, соглашаясь с наличием 57 тысяч душ в 1583 г., оценивает население в 1600 г. в 150 тысяч человек, среди которого было 30 тысяч белых и 120 тысяч рабов. Но эти подсчеты полностью игнорируют американских индейцев и родившихся от смешанных браков, и, кроме того, выглядит невероятным тот факт, что количество населения утроилось за 17 лет. Единственное, что можно утверждать, вне всякого сомнения, – это то, что и белое и черное население Бразилии значительно выросло в последней четверти XVI в.; подсчеты, произведенные инквизиторами-ревизорами, указывают на большой процент иммигрантов из северных областей Португалии.
Каковы бы ни были реальные показатели численности населения, не может быть никакого сомнения, что стремительный рост производства сахара в Бразилии в 1557–1600 гг. был одним из значимых событий в атлантическом мире того времени. Пернамбуку и Байя оставались наиболее важными центрами производства и самыми многочисленными поселениями. Так, в 1585 г. было только три сахарных завода и 150 португальских домовладельцев в Рио-де-Жанейро, тогда как в Олинде и ее окрестностях работало 66 заводов и проживало 2 тысячи португальцев. Роскошные наряды и лукулловы пиры, устраиваемые богатейшими плантаторами в Пернамбуку, вызывали критику иезуитских моралистов. Падре Кардин заметил, что «в Пернамбуку более заметно проявляется тщеславие, чем в Лиссабоне». Но он также признавал, что плантаторы в большинстве своем делали щедрые пожертвования на церковь и, в частности, на иезуитов, посылая своих детей учиться в иезуитскую школу в Олинде. Кардин сообщает, что в 1584 г. в торговле сахаром были заняты 40 судов, курсировавших между Ресифи и Лиссабоном. К 1618 г. их число увеличилось до 130.
Высокодоходная и обладавшая способностью к быстрому восстановлению торговля сахаром не раз успешно преодолевала все выпадавшие на ее долю испытания. Например, за три года, с 1589 по 1591 г., каперы английской королевы Елизаветы захватили 69 судов, занятых в бразильской торговле; стоимость сахара в трюмах этих судов оценивалась по крайней мере в 100 тысяч английских фунтов. Это привело к тому (как сообщал испанский шпион), что сахар стал дешевле в Лондоне, чем в Лиссабоне или Баии. Французские корсары и пираты-берберы также приложили к этому руку, не говоря уже о естественных рисках, таких как великая засуха 1583 г., которая на время подорвала производство сахара в Пернамбуку. Но все возраставший спрос на сахар в Европе и рост работорговли с Анголой, а также возможность фрахта нейтральных судов (Ганза) позволили плантаторам постепенно увеличить объемы производства. В конце столетия один из них мог похвастаться перед правительством в Лиссабоне, что сахар из Бразилии дает больший доход, чем все пряности, перец, драгоценные камни и предметы роскоши, которые на военных судах везли из «золотого» Гоа.
Глава 5
Мировое соперничество с голландцами (1600–1663)
Голландский путешественник Виллем Босман, автор классического описания Гвинеи в конце XVII в., заметил, что роль португальских первооткрывателей и завоевателей в колониальном мире подобна роли «сеттера, который поднимает дичь, но, как только она убита, ее захватывают другие». При этом наибольшую выгоду получали голландцы. В этом циничном замечании есть большая доля правды, потому что, когда голландцы в конце XVI в. перешли в наступление в своей 80-летней войне за независимость против испанцев, именно португальские колониальные владения, а не испанские оказались мишенью постоянных и мощнейших атак голландцев. Поскольку владения иберийских стран были разбросаны по всему миру, то военные действия велись на четырех континентах и семи морях, и скорее именно это соперничество, развернувшееся в XVII в., заслуживает названия Первой мировой войны, а не холокост 1914–1918 гг., которому присваивается эта сомнительная слава. Потери в голландско-иберийском конфликте были не так уж и велики, но и численность населения в мире была в ту эпоху довольно небольшой, хотя несомненно, что борьба велась на всех континентах. Помимо сражений на полях Фландрии и всем пространстве Северного моря, противостояние шло от устья Амазонки до нагорий Анголы, от острова Тимор до побережья Чили. Трофеями были гвоздика и мускатный орех Молуккских островов, корица Цейлона, перец Малабарского берега, серебро Мексики, Перу и Японии, золото Гвинеи и Мономотапы, сахар Бразилии и негры-рабы Западной Африки. Если только вспомнить, что численность населения двух небольших стран, Португалии и Республики Соединенных провинций, не превышала, возможно, полутора миллионов человек в каждой и что обе страны были глубоко вовлечены в европейские дела, величие и размах их действий поневоле должны вызывать у нас чувство восхищения. Более того, в это мировое соперничество часто вовлекалась третья сторона – это могли быть англичане, датчане, конголезцы, персы (иранцы), индонезийцы, камбоджийцы и японцы. И последнее, но не менее важное, – присутствовал ясно выраженный религиозный аспект, поскольку католики-португальцы и кальвинисты-голландцы ощущали себя защитниками своей веры и потому считали, что ведут борьбу во славу Господа против Его врагов. В глазах сторонников «истинного христианского реформатского учения», а именно такое его определение было принято на синоде в 1618–1619 гг. в Дорте, Римско-католическая церковь была «вавилонской блудницей», а папа римский – истинным Антихристом. Португальцы, со своей стороны, были абсолютно убеждены, что спастись можно только верой в догматы Римско-католической церкви, как провозгласил Тридентский собор в XVI в. «Голландцы всего лишь хорошие канониры, а в остальном они если чего-то и заслуживают, то только сожжения на костре, как закоренелые еретики» – так писал португальский хронист в 1624 г., выразив тем самым убеждения многих своих соотечественников.
Большое голландское наступление на Португальскую колониальную империю явно имело своей причиной объединение испанской и португальской монархий под главенством испанского короля Филиппа II. Против его владычества в Нидерландах в 1568 г. восстали голландцы. Десять лет спустя 4 августа 1578 г. в битве при Эль-Ксар-эль-Кебире в Марокко потерпел поражение и был убит бездетный король Себастиан, и трон перешел к последнему монарху из Ависской династии, престарелому и больному кардиналу Энрике. Король-кардинал умер в январе 1580 г.; прошло несколько месяцев, и Филипп II, матерью которого была Изабелла Португальская, предъявил свои права на вакантный португальский трон. Он прибег к помощи солдат-ветеранов герцога Альбы и мексиканских «серебряных пуль» и, применив эту хитроумную комбинацию, получил возможность сказать с гордостью о своем новом владении: «Я наследовал его, я купил его, я завоевал его». Испания и Португалия оставались единым государством в течение 60 лет; португальские патриоты сравнивали эти года с «вавилонским пленом» евреев
[24]. Иберийская колониальная империя просуществовала с 1580 по 1640 г., протянувшись от Макао в Китае до Потоси в Боливии; она стала первой империей в мире, над которой никогда не заходило солнце.
