Несмотря на суровые меры, к которым прибегали португальцы, чтобы обеспечить себе первенство «в завоевании новых земель, судоходстве и торговле» в Индийском океане, «индейцы тем не менее были настроены более благожелательно к португальцам, чем к представителям любой другой христианской нации», как писал Гиллис ван Равестейн в 1618 г. из Сурата. Этот факт крайне раздосадовал голландцев, которые удачно противодействовали притязаниям своего противника на всеобщую монополию. Прошло 43 года, и уже Виллем Схоутен удивлялся поведению ловцов жемчуга в Тутикорине
[26], что они скорее находят язык со своими португальскими угнетателями, чем с голландскими купцами. Можно найти множество подобных свидетельств голландцев, имевших большой опыт общения с жителями Азии. Все они собраны в энциклопедическом труде Питера ван Дама, содержавшем конфиденциальную информацию для директоров голландской Ост-Индской компании в конце XVII в. Согласно его свидетельствам, португальцы часто плохо обращались с индейцами, «захватывали и сжигали их суда, разрушали во время набегов гавани и насильно обращали пленных в христианство, облагали произвольными налогами их грузы, перевозимые по морю, и держали себя высокомерно и заносчиво на их земле». Однако тем не менее индейцы предпочитали иметь дело с португальцами, чем с любыми другими европейцами.
Многие современные авторы, особенно португальские, утверждают, что подобное отношение индейцев, как и многих жителей Азии (хотя и не всех), в основном объяснялось тем, что португальцы значительно чаще, чем представители наций Северной Европы, заключали браки с местными женщинами и что у них не было предрассудков в отношении цвета кожи. Оба этих утверждения не следует принимать во внимание, такие воззрения не были характерны для XVII столетия. Голландские и английские купцы на Востоке тоже сожительствовали с азиатскими женщинами, хотя и не брали их в жены столь часто, как португальцы. Более того, эти женщины почти всегда принадлежали к низшим классам общества и кастам; они были или проститутками, или новообращенными христианками, и потому их соотечественники считали их вероотступницами. К тому же они не оказывали влияния ни на политику, ни на экономику. Португальцы, об этом говорится в главе 11, не были в полной мере лишены расовых предрассудков. Не говоря о том (как отмечал еще с некоторой долей преувеличения Линсхотен), что «во всех местах они вели себя подобно господам и хозяевам, с презрением и уничижительно относясь к местным жителям».
Некоторые более проницательные голландские чиновники и купцы на Востоке замечали, что португальцы имеют большое преимущество перед гражданами Нидерландов благодаря влиянию и престижу, которые приобрели католические миссионеры во многих районах. Мы уже говорили о том, что португальские методы распространения своей веры в тех странах, где их политическая власть была неограниченной, основывались скорее на принуждении, чем на убеждении. Но там, где привилась римско-католическая вера, она пустила глубокие корни. Генерал-губернатор Голландской Ост-Индии Антонио ван Димен, один из немногих ревностных кальвинистов на этой должности, с сожалением констатировал, что в сфере религиозного прозелитизма португальские миссионеры «значительно превосходят нас, и их священники проявляют больше рвения и энергии, чем наши проповедники и чтецы миряне». Питер ван Дам, писавший в конце века, приписывал успех португальцев, которые продолжали удерживать свои позиции на Малых Зондских островах, в основном «их священникам и клиру, которые привлекли многих аборигенов на свою сторону, тем самым обеспечив большое преимущество над нами; они в полной мере воспользовались плодами своей деятельности». Голландцы столкнулись с сопротивлением, вдохновителями которого были именно католики, в прибрежных районах Цейлона и в Южной Индии. Кальвинист Александр Гамильтон высказал сожаление, что банту Замбези и племена побережья Мозамбика «завязывали торговые связи только с португальцами, у которых в прибрежных районах было несколько священников, что внушало страх наивным туземцам, и они обменивали бивни слонов и золото за всякие безделушки». Именно иезуитские миссионеры при дворе Пекина мешали всем попыткам голландцев установить официальные торговые связи с Китаем, в то время как чиновники провинций Гуандун и Фуцзянь в целом поддерживали «рыжеволосых варваров» после прихода к власти в 1644 г. Маньчжурской династии.
Тесное сотрудничество между крестом и короной, которое было характерной чертой иберийских империй, конечно, не всегда помогало португальцам в их борьбе с голландцами. Боязнь «пятой колонны» была одной из главных причин для японского правительства закрыть в 1639 г. страну для всех европейцев, сделав исключение для голландцев. Этот подспудный страх, поселившийся в умах японских военных диктаторов, постоянно подогревался в XVII в. голландскими и английскими протестантами, разоблачавшими католических миссионеров как якобы подрывных агентов. В другой части света король-католик Конго и его местное священство, хотя и резко отрицавшее кальвинистскую пропаганду голландцев, восторженно принимали сообщения о голландских победах. Они даже возносили молитвы в церквях за победу протестантских голландских армий против католиков-португальцев в Анголе в 1641–1648 гг. Дон Матеуш де Каштру, титулярный епископ Хризополиса и уроженец Гоа, был настолько настроен против португальцев-единоверцев, что на протяжении целого десятилетия 1644–1654 гг. убеждал кальвинистов голландской Ост-Индской компании и мусульманского султана Биджапура напасть на Гоа. Если миссионеры-иезуиты часто назначались послами при дворе Великих Моголов, великий шах Ирана Аббас I Сефевид потребовал в 1614 г., чтобы к его двору не присылали дипломатов монахов-августинцев, «потому что монах вне своей кельи словно рыба, вынутая из воды». Но мнение шаха Аббаса разделяли в Азии не все. Часто в роли дипломатических посланников выступали брамины в Индии и буддистские священнослужители в Японии, и азиатские правители не видели ничего неуместного в том, чтобы португальские миссионеры выполняли подобные функции.
В любом случае голландские власти с сожалением признавали, что их кальвинистские проповедники никогда не могли соперничать на равных с католическими священниками. Во время голландской оккупации Пернамбуку (1630–1654) многие из голландцев перешли в Римско-католическую церковь или примирились с ней, в то время как новообращенных из католицизма в кальвинизм практически не было, и если такое и случалось, то на них смотрели как на белую ворону. Подобную картину можно было наблюдать и в португальских владениях в Азии, захваченных голландцами, или когда под их еретическим влиянием и на их территории существовала какая-либо католическая община. Как только у евроазиатов Батавии, Малакки, Коромандельского берега, Цейлона и Малабарского берега появлялся шанс, они, зачастую с большим риском для себя, оставляя протестантского проповедника читать проповедь перед пустыми скамьями, тайно собирались у переодетого бродячего католического священника послушать мессу, или окрестить своих детей, или торжественно совершить свадебный обряд. За небольшими исключениями – в основном на Амбоне – от обращенных голландцами в кальвинизм в пределах бывших португальских владений в тропиках в наше время не осталось и следа, в то время как католические общины, основанные португальцами, все еще процветают во многих районах.
