Еще одна причина, почему жители Азии – или многие из них – предпочитали иметь дело с португальцами, а не с англичанами и голландцами, находит объяснение у хрониста Антониу Букарру, который писал о европейской торговле гуджаратским текстилем в 1614 г. В то время как даже беднейшие и малосостоятельные португальцы обычно нанимали местных жителей для упаковки, переноски и погрузки товара на корабли, англичане и голландцы из Ост-Индских компаний заставляли заниматься простым ручным трудом своих матросов и белых служащих. Кроме того, будучи основными нанимателями местной рабочей силы, португальцы были готовы в любое время и на любом месте получать даже небольшой доход от некоторых товаров, которые были либо английскими, либо голландскими. Франсишку Пелсаерт, торговый посредник голландцев в Агре, описывая упадок португальской торговли с Гуджаратом в 1626 г., заметил: «Из-за этого падения торговли нас проклинают не только португальцы, но и мусульмане и индусы, которые во всем обвиняют только нас, заявляя, что мы являемся подлинным бичом для их процветания. Даже если английская торговля приносит ежегодно миллион рупий, все равно она не идет ни в какое сравнение с прежним торговым оборотом, который был во много раз большим не только в Индии, но также в торговле с Аравией и Персией».
Несмотря на риск чрезмерного упрощения вопроса, все-таки напрашивается вывод, что, хотя вначале многие азиатские народы тепло встретили голландцев, как бы в противовес гордости и самомнению португальцев, вскоре те из них, что попали в сферу влияния голландской Ост-Индской компании, на собственном опыте поняли, что сменяли короля-чурбана на короля-аиста.
Не говоря уже об открытом противоборстве и экономическом, политическом и религиозном соперничестве между португальцами и голландцами, существовал еще один аспект этой борьбы, который заслуживает здесь краткого упоминания. Это было сражение между двумя языками, и в нем легко победили португальцы. Поскольку именно португальцы возглавили заморскую экспансию Европы, их язык (или его варианты) стал лингва франка, международным языком в большинстве прибрежных районов, которые они открыли для европейской торговли и иной деятельности в обоих полушариях. К тому времени, когда им бросили вызов голландцы, португальский язык укоренился настолько глубоко, что его уже невозможно было заменить другим, хотя голландцы и пытались это сделать. Во время 24-летнего господства голландцев в Северо-Восточной Бразилии местное население упорно не желало учить язык своих правителей еретиков. Считается, что только два голландских слова сохранилось в народном языке Пернамбуку. В Анголе и Конго, хотя большинство банту приняли сторону голландцев в 1641–1648 гг., их рабы негры, помощники и союзники, продолжали пользоваться португальским и даже не пытались выучить голландский. В Северо-Восточной Бразилии было отобрано несколько сыновей вождей тапуйя и отправлено в Голландию учиться, где они овладели языком и приняли новую веру. Но эти первые ласточки весны не сделали, и миссионеры-иезуиты вскоре после 1656 г. покончили со всеми следами влияния голландского языка среди индейцев Бразилии.
В Азии португальский язык, или скорее его креольский вариант, сопротивлялся с еще большим успехом давлению официального языка голландской администрации и законодательства. Раджасингха II (1629–1687) в Канди, столице Цейлона, хотя и поддержал голландцев в борьбе с португальцами, отказывался принимать письма и послания на голландском и настаивал, чтобы они были написаны на португальском языке, на котором он бегло говорил и писал. Мусульманские правители Макассара тоже свободно говорили на португальском языке, и один из них даже прочитал в оригинале все труды испанского богослова доминиканца Луиса де Гранады. В апреле 1645 г. губернатор Молуккских островов Геррит Деммер заметил, что португальский «или даже английский» представляются более легкими и привлекательными языками, чем голландский, для обучения жителей Амбона. Самое удивительное свидетельство победы языка Камоэнса (Камоинша) над языком Вондела являет голландская колониальная столица Батавия, «Королева Восточных морей». Португальцы никогда там не жили, в городе побывали только их военнопленные, и несколько раз заходили португальские корабли с кратковременными визитами. Однако благодаря рабам и домашним слугам с берегов Бенгальского залива получил распространение креольский диалект португальского языка, на котором говорили голландцы и представители смешанных рас, выросших в Батавии, которые иногда говорили и на материнском языке. Эта практика подверглась резкой критике со стороны властей Батавии, но еще в 1647 г. они свидетельствовали, что большинство подданных Нидерландов считали для себя «большой честью иметь возможность говорить на иностранном языке», в отличие от их португальских предшественников и пришедших им на смену англичан и французов в роли строителей империи. Подобное происходило и во многих других местах, и даже на мысе Доброй Надежды, где условия благоприятствовали белым поселенцам для дальнейшей колонизации территории после тяжелых первых десятилетий ее освоения. Креольский португальский в течение длительного времени оставался здесь лингва франка, не без влияния языка африкаанс. Так объяснял генерал-губернатор Иоганн Майцайкер и его консул в Батавии директорам голландской Ост-Индской компании в 1659 г.: «Португальский язык легко учить, и на нем легко говорить. Вот почему мы не можем помешать рабам, привезенным из Аракана
[27], которые никогда не слышали ни слова по-португальски (да и, конечно, даже наши собственные дети), предпочесть этот язык всем другим наречиям и сделать его своим языком».
Глава 6
Застой и упадок империи на Востоке (1663–1750)
Иезуитский священник падре Мануэл Гудинью, совершивший в 1663 г. сухопутное путешествие из Индии, пройдя через Персидский залив и Ирак, в Португалию, описание которого увидело свет в Лиссабоне два года спустя, начал повествование о своих странствиях со скорбных сетований о прошедшей славе и бедствиях в настоящем. «Лузитанская Индийская империя в прошлом господствовала на всем Востоке. Верховная власть ее распространялась на восемь тысяч лиг; и в ней были двадцать девять городов, бывших столицами такого же числа провинций, и другие меньшие города. Империя принимала законы для тридцати трех вассальных королевств; она поражала весь мир своими пространствами, блестящими победами, процветавшей торговлей и несметными богатствами. Ныне, по своим ли грехам или по причине неизбежного упадка всех великих империй, она сократилась до нескольких земель и городов, и потому стоит задуматься, а было ли государство меньше в своем начале, чем теперь, при своем конце».
Затем, отождествив зарождение, рост, процветание и распад Португальской Индии с четырьмя возрастами человека, иезуит с большим сожалением приходит к заключению: «Если она еще и не погибла окончательно, то это потому, что она еще не нашла своей гробницы, достойной прежнего величия. Если прежде это было живое дерево, то теперь это засохший ствол; если прежде это был дом, то теперь это руины; если прежде был человек, то теперь это карлик; если прежде это был гигант, то теперь это пигмей; если прежде было величие, то теперь ничто; если в прошлом было вице-королевство Индия, то ныне это всего лишь Гоа, Макао, Чаул, Бассейн, Даман, Диу, Мозамбик и Момбаса и еще несколько крепостей и мест не столь значимых. Короче говоря, это немногие останки великого тела этого государства, которые наши враги оставили нам или в память о наших прежних обширных владениях в Азии, или как горькое напоминание о том малом, чем мы владеем в настоящем».
