И все же португальцам удалось отстоять свою утерявшую многие территории Восточную империю, хотя им приходилось противостоять не только сильным азиатским противникам, но и бороться с серьезной торговой конкуренцией со стороны процветавших голландской и британской Ост-Индских компаний, удалось благодаря унаследованным от предков качествам, таким, как стойкость и упорство. «Упорством можно добиться многого» – этому правилу португальцы следовали во всех превратностях этой эпохи. Несмотря на катастрофические поражения на море и на суше, на все унижения, которым они подвергались в таких местах, как Макао и Мадрас, португальцы на Востоке всегда испытывали гордость за свой, как они считали, славный XVI век. Они были убеждены, что, будучи наследниками конкистадоров Афонсу д’Албукерки и вассалами своего «могущественного» короля, они тем самым стояли гораздо выше выскочек-купцов из европейских торговых компаний, как бы те ни были богаты. Они были также убеждены в своем превосходстве над азиатами, над которыми столь долгое время господствовали в Индийском океане. Иезуит Франсишку ди Соза (Соуза) в своем труде «Завоеванный Восток» в 1710 г. говорил о «португальском характере, презиравшем все эти азиатские расы». Португалец чувствовал, что Бог на его стороне, хотя Он, как они открыто признавали, в то же время наказывал их за грехи, отняв Малакку, Цейлон, Малабарский берег и Момбасу.
Титул «величайший и могущественнейший» (muito alto е muito poderoso), которым чиновники величали королей в официальной переписке, не был просто фигурой речи, по крайней мере если речь шла о португальцах. Даже если прочие европейцы считали, что такой титул не подходит первым трем монархам из дома Браганса, которые едва ли были ровней Бурбонам, Габсбургам и Стюартам. Один французский миссионер, трудившийся в Сиаме (Таиланде) и Индокитае (1671–1683), заметил, что «если в беседе с португальцем заговорить о могуществе и авторитете его короля, то сердце его сразу же наполняется гордостью и он готов привести любые доказательства в пользу этого». Это чувство гордости присутствовало во всех слоях общества и разделялось представителями всех классов Португалии. Лишь король Жуан IV представлял едва ли не единственное исключение. Однажды он признался французскому посланнику в Лиссабоне, что с удовольствием освободился бы от бремени борьбы за Португальскую Индию, если бы существовал какой-либо достойный выход из создавшегося положения. Но он был первым и последним португальским монархом, сделавшим такое признание. Его наследники не колебались идти на добровольные жертвы ради спасения распадавшегося «Государства Индия». Английский губернатор и советник в Бомбее правильно заметил в 1737 г.: «Португальская монархия уже давно удерживает свои владения в Индии за счет простого средства, она смотрит на них с точки зрения чести и веры». Более того, подобное отношение поддерживали даже «просвещенные» государственные деятели, которые критиковали причуды и экстравагантное поведение короля Жуана V Великодушного. По свидетельству дона Луиша да Кунья, самого опытного португальского дипломата того времени, король соглашался с тем, что «завоевания – вот что делает нам честь и поддерживает нас». Если Португалия еще что-то значила в глазах великих держав Европы, то этим она была обязана в первую очередь своим заморским имперским владениям. И если в 1700 г. Бразилия была самым ценным алмазом в португальской короне, Индия продолжала оставаться самым престижным.
В итоге необходимо также подчеркнуть тот факт, что «упадок» Португальской Азии, о котором так сокрушались современники этих событий и которому уделяли с тех пор столько внимания историки, был заметен не везде и зависел от времени и места; часто повторялись периоды относительного мира и процветания. При описании как золотого века конкистадоров, пришедшегося на XVI столетие, так и бедности, в которой оказались многие их последователи, часто приводятся в ретроспективе преувеличенные оценки. Когда падре Мануэл Гудинью в 1663 г. превозносил величие «Государства Индия», подробно описывая 29 ее столиц и 33 вассальных государства, то это был всего лишь полет фантазии, а не трезвая историческая правда. В число упомянутых им 33 государств могли входить крошечные прибрежные княжества, в которых правили раджи, и индонезийские сельские общины, или кампонги, власть вождей которых распространялась на территорию всего в несколько квадратных миль. Подобным образом в то самое время, когда Александр Гамильтон в конце XVII в. высмеивал нищенскую жизнь португальцев «во всех их колониях по всей Индии», итальянский путешественник Джемелли Карери после своего посещения Дамана и Гоа в 1695 г. писал: «У португальцев очень хорошая жизнь в Индии в том, что касается стола, одежды и рабов в их услужении». Существует множество других подлинных свидетельств очевидцев. Кроме многочисленных рабов-негров из Восточной Африки, труд которых использовали португальцы, в их распоряжении было значительное число свободных рабочих рук, крайне дешево оплачивавшихся, – индийцев, индонезийцев и китайцев. Хотя несомненно, как писал иезуит Франсишку ди Соза (Соуза) в 1710 г., росли ряды обедневшего пролетариата в крупных центрах Португальской Азии, богатых купцов и зажиточных капитанов было тоже немало. «Ибо нищих всегда имеете с собою», по словам Евангелия.
Великолепные церкви и массивные крепости, руины которых на всем расстоянии от Мозамбика до Макао все еще поражают воображение путешественника XX в., почти все были построены (а некоторые значительно перестроены) в 1600–1750 гг., а не в XVI в., как часто утверждается. Золото и слоновую кость из Восточной Африки продолжали доставлять в Гоа в первой половине XVIII в., а вот золото и перец с Суматры уже привозить перестали. Гоа был важным центром торговли алмазами в 1650–1730 гг., возможно, даже более значимым, чем Мадрас. Корабли с Востока, отправлявшиеся из Мандови к устью Тежу (Тахо), все еще везли много товаров, хотя приплывало не более одного-двух кораблей в год вместо пяти или шести в прежнее время. К 1725 г. экономический центр Португальской морской империи переместился из «золотого» Гоа в город «Святого Спасителя в бухте Всех Святых» в Бразилии, но дворяне-португальцы Индии все еще похвалялись тем, что они являются прирожденной знатью, «а та, что в Португалии, в сравнении [с ними] только тень».
Глава 7
Возрождение и развитие Запада (1663–1750)
Экономическое возрождение Португалии и заморских владений империи, которое, как ожидалось, должно было последовать сразу же после заключения мира с Испанией и Соединенными провинциями (Голландией) в 1668–1669 гг., так и не состоялось в последующие 20 лет. Португальская экономика находилась в зависимости в основном от реэкспорта бразильского сахара и табака и от экспорта собственных товаров – соли, вина и фруктов, которыми она платила за импорт зерновых, сукна и других промышленных товаров. Доходы от экспорта никогда не могли в полной мере покрыть расходы на импорт. Проблемы с платежным балансом страны все больше обострялись по мере роста производства сахара в британской и французской Вест-Индии, который удачно конкурировал с бразильским сахаром. «Название «Бразилия» означает «сахар, и только сахар» – так говорилось в послании муниципального совета Баии, адресованном королю, в 1662 г.; и пару лет спустя один английский моряк, побывав в Бразилии, писал: «В этой стране изобилие сахара, и он здесь наилучшего качества». Он добавлял, что из Рио-де-Жанейро, Баии и Ресифи «ежегодно отправляется много кораблей с грузом сахара, и табака, и бразильского красного дерева для купцов Португалии. Эти товары делают богаче Португальскую империю, которая без них превратилась бы в нищее королевство». Но в 1671 г. знавший свое дело английский генконсул в Лиссабоне Томас Мейнард, «активно отстаивавший интересы своего государства», сообщал своему правительству: «Весь сахар, поставленный в этом году, вместе с другими товарами, которые королевство экспортирует, не сможет покрыть и половину расходов на товары, им импортируемые, так что все их наличные деньги уйдут из страны в течение всего лишь нескольких лет». Положение усугублялось всеобщей экономической депрессией, поразившей большую часть Западной Европы, и сокращением ежегодного импорта серебряных слитков из Испанской Америки в Лиссабон через Кадис и Севилью.
