И на другой стороне Атлантического океана у Португальской империи дела складывались не лучшим образом. В этом отношении очень ценный материал дает переписка муниципального совета Баии и королевской администрации в последней четверти XVII в., так как совет представлял в первую очередь интересы владельцев сахарных заводов. Они постоянно – подобно их английским и французским конкурентам на островах Карибского моря – на что-то жаловались: падение цен, вялую торговлю, высокие налоги, дорогой и малоэффективный рабский труд. Все это делало их занятие неблагодарным и одновременно рискованным. Их ведущий представитель Жуан Пейшоту Вьегас указывал в 1687 г., что бразильский сахар в Лиссабоне в середине XVII в. обложили большими пошлинами, в то время как в Европе цена на него была высокой. И эти пошлины сохранялись и даже позднее увеличились, когда европейская цена на этот товар начала падать, вследствие увеличения производства сахара у французов и англичан в Вест-Индии. За семь лет до этого Вьегас, который кроме сахарного тростника занимался также выращиванием табака и скотоводством, с большим недовольством указывал на то, что из каждых 100 табачных роллов 75 шли на оплату пошлин и фрахта. Вьегас, автор известных критических статей, также указывал на то, что помимо препятствий, которые являются делом рук самого человека, опасности занятия сельским хозяйством в тропиках таятся в самих природных условиях. Выращивание сахарного тростника «подобно акту соития, участник которого не знает, добился ли он чего-либо, и если да, то кто появится в результате – мальчик или девочка, здоровый ребенок или больной; все станет известно только после его рождения».
Следует сказать, что плантаторы были отчасти сами виноваты в собственном тяжелом положении, что объяснялось не в последней степени их экстравагантным и расточительным образом жизни. Более того, почти все хозяева покупали рабов и оборудование заводов у своих агентов и купцов в морских портах на основе долгосрочных кредитов и с высокой процентной ставкой и потому оказывались обремененными долгами. Банкротства случались часто, и относительно большое число плантаторов оставались владельцами своих фамильных состояний не более чем на протяжении двух-трех поколений. И Бразилия, и Ангола страдали в это время от острой нехватки оборотных средств, поскольку купцы Лиссабона и Порту предпочитали теперь принимать оплату пряностями, а не сахаром. Генерал-губернатор Бразилии жаловался в 1690 г., что более 80 тысяч крузадо ушло из Баии только в Порту и что, если неблагоприятный баланс торговли сохранится в таком виде, всю экономику вскоре ждет окончательный крах. Ухудшавшееся положение в экономике Португальской Атлантической империи еще более усугубилось эпидемией оспы в Анголе в середине 1680-х гг. и почти одновременно вспыхнувшей желтой лихорадкой в Бразилии, где в Баии и Пернамбуку в 1686= 1691 гг. наблюдался высокий уровень смертности. В письме к другу в Лиссабоне в июле 1689 г. падре Антониу Виейра мрачно заметил:
«В этом году многие сахарные заводы перестали перерабатывать сахарный тростник, и в следующем году только немногие из них смогут работать. Предусмотрительные люди советуют нам носить одежду из хлопка, есть маниок и вновь начать пользоваться стрелами и луком из-за нехватки современного оружия. Так что мы скоро опустимся до примитивной дикости индейцев и станем бразильскими туземцами, а не португальскими гражданами».
Естественно, в этих жалобах есть некое преувеличение, но имеется множество других реальных свидетельств о тяжелом экономическом положении Португальской империи в Атлантике на протяжении последней четверти XVII в., хотя оно и не было столь катастрофическим, как в иеремиадах отца Виейры. Знаменательный факт, но, как ни странно, Томас Мейнард, пророчивший скорый коллапс экономики Португалии в 1671 г., писал 12 лет спустя, когда кризис был все еще в полном разгаре, о «чудесном качестве» бразильского сахара, который, как обычно, реэкспортировался из Лиссабона. Но знаменательно также и то, что муниципалитет Лиссабона направил в июле 1689 г. протест королевской администрации, составленный в резких выражениях, в котором вновь перечислялись жалобы городского совета Баии (Camara) на пошлины на сахар, на табак и другие основные товары. По утверждению муниципальных советников, эти пошлины поощряли англичан и французов к развитию собственного производства различных культур в своих колониях. Лиссабонский муниципалитет также утверждал, что конкретный опыт показывает, что доход от налогообложения имеет тенденцию к снижению по мере того, как все туже закручивается фискальный пресс. Если Вьегас говорил о сложностях и отсутствии гарантий успеха в занятиях сельским хозяйством в тропиках, то советники в Лиссабоне, перечисляя классические факторы, которые являлись бичом крестьян в Португалии, напоминали королевской администрации: «Сельскохозяйственные рабочие заняты неизбежным тяжелым трудом, дающим лишь призрачную надежду на будущее; в бесплодные годы они теряют все, что они вырастили, в урожайные годы наступает затоваривание на рынке и, соответственно, падают цены. Эти два бедствия постоянно сопровождают их».
Эти донесения и им подобные, стекавшиеся в столицу со всей широко раскинувшейся Португальской империи, иногда принимались королем и его советниками сочувственно, но обычно клались под сукно. Основная причина этой уклончивости объяснялась тем, что португальская монархия сильно зависела от таможенных доходов, так что она не могла отказаться от возможности получить немедленный доход и надеяться на какие-то денежные поступления в отдаленном будущем в условиях резкого сокращения налогообложения. Например, в 1715 г. пошлины на товары, экспортируемые (или реэкспортируемые) в Бразилию из Лиссабона, в некоторых случаях возрастали до 40 %. Правительство страны, конечно, было прекрасно осведомлено о столь тяжелой ситуации. Оно постаралось предотвратить катастрофу путем сочетания временных и рассчитанных на будущее мер, которые не предусматривали снижения таможенных пошлин. Принимались постоянные усилия по развитию швейной промышленности в Португалии; было принято протекционистское законодательство по образцу французского министра Кольбера, заключались рабочие контракты с французскими и английскими квалифицированными ткачами. Налог на предметы роскоши был направлен против импорта таких товаров, особенно на шелк и золотую нить из Франции. В 1688 г. номинальная стоимость монет золотой и серебряной чеканки в Португалии и заморских территориях возросла на 20 %, в то время как их внутренняя стоимость осталась неизменной. В 1695 г. в Баии был основан колониальный монетный двор для чеканки местных золотых и серебряных монет. Номинальная стоимость этих монет была увеличена дополнительно на 10 %, и хождение этих монет было разрешено только в Бразилии. Этот монетный двор в 1698–1699 гг. был переведен в Рио-де-Жанейро, потом в 1700–1702 гг. в Ресифи и, наконец, опять на постоянной основе в 1703 г. в Рио-де-Жанейро. Чеканка медной монеты в Анголе была разрешена в 1680 г., однако доставлены были монеты (отчеканенные в Лиссабоне) в эту колонию только 14 лет спустя. В 1680 г. португальское поселение было основано в Сакраменто (ныне Колония-дель-Сакраменто) на северном берегу Ла-Платы напротив Буэнос-Айреса, чтобы вывозить через «черный вход» серебро Потоси в Верхнем Перу, откуда шло серебро в 1580–1640 гг. Королевская администрация также начала более активно стимулировать поиск золота, серебра и алмазов в Бразилии, который вели, с небольшими перерывами, начиная с середины XVI в.
