«На протяжении последних двадцати дней меня настойчиво обхаживал капитан Стюарт, прося использовать все мои связи со знакомыми купцами, чтобы получить от них желаемое золото для отправки в Англию. И без всяких проблем, риска и сложностей нам доставили на борт несколько тысяч золотых монет [каждая стоимостью в 27 шиллингов и 6 пенсов в ценах 1720 г.]. Каждый день я получал от купцов (которые соблюдают все меры предосторожности и секретности при отправке денег) больше 6 тысяч монет, которые я перевозил за несколько раз в своих карманах на баркасе, ожидавшем меня; сопровождавшие меня люди были вооружены мушкетами, пистолетами и саблями, чтобы в случае опасности оказать сопротивление таможенникам, которые постарались бы помешать нам, остановить наш баркас и напасть на нас (вывозить валюту из Португалии запрещено, вплоть до угрозы смертной казни), но все прошло без осложнений. Я выгружал все золото, привезенное со мной, и вновь отправлялся назад. Я был вынужден пренебречь своими обязанностями – посещать биржу днем и вечером. Я скрывался, чтобы не быть разоблаченным… купцы посылали золото на борт корабля только после получения пакета с транспортной накладной, в которой указывался наиболее благоприятный день для отплытия».
Сохранились некоторые данные о слитках, доставленных на пакетботах из Лиссабона в Фалмут. С 25 марта 1740 г. до 8 июня 1741 г. в Англию было доставлено слитков на сумму 447 347 фунтов стерлингов, в 1759 и 1760 гг. стоимость их повысилась до 787 290 фунтов и 1 085 558 фунтов соответственно. Это неполные данные за первую половину XVIII в. Капитан Королевского флота Огастес Херви доставил из Лиссабона груз в 80 тысяч монет в 1748 г. и 63 533 – в 1753 г., не считая 30 тысяч монет, поставленных из Лиссабона в Гибралтар и Италию в 1752 г. Для перевозки ценного груза использовались также купеческие корабли, и «золото Португалии, стоившее свыше миллиона», превратилось на Лондонском монетном дворе в английские монеты только за три года – с 1710 по 1713 г. Золотые монеты стали привычной валютой в обращении в Англии, особенно в графствах, расположенных к юго-западу от Лондона, чему способствовали пакетботы, приходившие в Фалмут. Всегда следует осторожно подходить к оценке показателей эффективности торговли, которая во многом зависела от контрабанды. Однако наиболее достоверная оценка ежегодного притока португало-бразильского золота в Англию в царствование короля Жуана V дает нам цифру от 1 миллиона до 2 миллионов фунтов стерлингов. Французский резидент в Лиссабоне, имевший надежный источник информации, оценивал ежегодный отток золота из Португалии в Англию в 12 миллионов крузадо (1,5 миллиона фунтов стерлингов) в 1730–1740 гг. Излишне пояснять, что контрабанда золота не ограничивалась Лиссабоном. О Баии и Рио-де-Жанейро будет сказано ниже (с. 247–249).
Ключевая роль бразильского золота в росте английского экспорта в Португалию во время правления короля Жуана V отмечалась проживавшими там англичанами. В 1706 г. консул в Лиссабоне писал, что торговля произведенной на мануфактуре английской шерстью «растет день ото дня, и будет расти по мере роста благосостояния страны при условии все большего ежегодного поступления золота из Рио». В 1711 г. английские купцы в Лиссабоне объясняли рост своего бизнеса в основном благодаря «развитию португальской торговли с Бразилией и поступлению из этой страны большого количества золота». Они достаточно осторожно добавляли, что если «торговля будет и дальше расти, то наша торговля шерстяными изделиями, вероятно, также будет соответственно расти». Четыре года спустя они, не колеблясь, утверждали, что бразильская торговля является «базисом и основой» всей их торговли. В 1732 г. английский посол в Лиссабоне лорд Тироли самодовольно утверждал: «Англичане, поселившиеся здесь в большом количестве, имеют значительное влияние в морских перевозках и торговле». Этот факт признавали и их соперники, французские и голландские купцы в Лиссабоне. Один француз так отзывался об этом в 1730 г.: «Английская торговля в Лиссабоне самая важная среди всех других; ее объем равен объему торговли всех, вместе взятых, купцов других наций». Неудивительно, что члены этой «веселой и свободной фактории», как назвал Бенджамин Кин ассоциацию ведущих британских купцов в Лиссабоне в 1749 г., благоденствовали и процветали и что их доходы, привилегии и их высокомерие все больше раздражали португальцев.
Некоторые наиболее проницательные англичане, посещавшие Лиссабон, в некоторой степени соглашались с португальской точкой зрения, о чем говорится в журнале уже упоминавшегося ранее капитана Огастеса Херви. После его беседы со специальным посланником лордом Тироли, состоявшейся летом 1752 г., он писал:
«Лорд Тайроули много говорил со мной о местных делах, и я обнаружил, что тон его высказываний в отношении португальцев значительно изменился, в отличие от того, что он говорил во время путешествия. Он обвинял факторию в том, что она превратилась в собрание недовольных, беспокойных гордецов и экстравагантных личностей. Я имел причины думать, что его здешние старые [португальские] друзья возымели на него некоторое влияние. Вскоре он перестал сдерживать свое возмущение факторией и заговорил об участниках ее в оскорбительных выражениях. Он получил официальный ответ на жалобы, которые он распорядился расследовать, и вскоре после этого был отозван. Он уехал, презирая и ругая всех англичан, которые, я полагаю, весьма неразумны в своих требованиях и все же продолжают думать
в некоторых случаях, что португальцы с предубеждением относятся к торговле с ними, но в этом они мало чем отличаются от других наций. И кто может обвинить их в том, что они, стремясь свести свою торговлю с положительным балансом, а не в ущерб себе, не оказывают предпочтения другим странам?»
Англо-португальская торговля в первой половине XVIII в. была обязана в первую очередь своим процветанием не только Договору Метуэна, заключенного в декабре 1703 г., поскольку привилегии в торговле, предоставленные англичанам правительством Португалии, были вскоре распространены и на другие государства, начиная с голландцев в 1705 г. Но этот договор позволил значительно увеличить импорт в Португалию английских сукон и полотна и других товаров. Основная часть товаров реэкспортировалась затем в Бразилию. В Великобританию в обмен поставлялось португальское вино.
На самом деле снижение пошлин на португальские вина произошло еще в 1690 г., и Метуэнский договор подтвердил их. В основном сладкие лиссабонские вина, а не сухие вина севера страны провинции Дору сразу же получили выгоду от договора, а рост торговли портвейном начался значительно позже. Выпуск легких камвольных и шерстяных тканей, наиболее подходивших для бразильского рынка и в производстве которых английские мануфактуры имели большую специализацию, чем их голландские, французские и немецкие конкуренты, стал ключевым фактором при завоевании англичанами расширявшегося португальского и бразильского рынка одежды и всех сопутствовавших этому аксессуаров. Процветавшие английские купцы, обосновавшиеся в Лиссабоне и Порту, которые пользовались изобилием товаров в Лондоне, могли предоставить португальским, а через них и бразильским покупателям долгосрочные и на более выгодных условиях кредиты, чем их иностранные конкуренты.
Золотая лихорадка в Минас-Жерайсе и, как следствие, острая нехватка рабочей силы в Бразилии привели, как мы уже говорили, к масштабной эмиграции из Португалии и значительному притоку негров-рабов из Западной Африки.
