Стремительно нараставший поток переселенцев из Португалии и с островов в Атлантическом океане и рабов из Западной Африки в Бразилию в первой половине XVIII в. привел к росту населения этой страны, исключая непокоренные племена индейцев во внутренних ее областях, до 1,5 миллиона человек. Несмотря на то что вследствие золотой и алмазной лихорадки начали заселяться районы Минас-Жерайс, Куйаба, Гояс и Мату-Гросу, а в результате менее впечатляющего развития скотоводства – остров Маражо, Пиауи и Рио-Гранди-ду-Сул, в старых капитаниях Пернамбуку, Байя и Рио-де-Жанейро, где развивалось производство сахара, все еще проживало более половины населения колонии. Горнорудные районы Бразилии далеко на западе были изолированы друг от друга. Чтобы добраться оттуда до Сан-Паулу, Минас-Жерайса и побережья, надо было совершить длительное и трудное путешествие по лесным тропам и по рекам через обширные незаселенные территории и места обитания враждебных индейцев. Весьма верно было замечено, что изолированные поселения и так называемые «дырявые границы» характерны для Бразилии с начала ее колониального освоения вплоть до наших дней. Теперь грузовик, автобус и самолет выполняют ту задачу, которую не в состоянии были решить до конца негры-переносчики, вьючные лошади, караваны мулов и каноэ, – легкие и быстрые пути сообщения.
Трудно сказать, каков был национальный состав страны в 1750 г., вследствие явной недостаточности точных цифр, которые имеются для удаленных друг от друга мест. В общих чертах, не рассматривая более мелкие подразделения, все население делилось на белых людей (brancos), к которым могли относиться и те, кто имел такой социальный статус; цветных со смуглым цветом кожи, смешанного происхождения, включая мулатов, хотя иногда их выделяли в отдельную группу (pardos); негров (pretos), рабов или свободных. В северных штатах Мараньян и Пара, в то время с независимой от Бразилии администрацией, проживали в основном индейцы. Во вторую группу населения входили мамелуко (mamelucos), метисы от брака белого мужчины и индианки и кабокло (caboclos), обычно так называли аборигенов Бразилии или метисов от брака индейца и белой женщины. Третья группа была представлена метисами белых и мулатов. И уже последними шли негры. Тропические дождевые леса в бассейне Амазонки, которая представляла замечательный водный путь во внутренние области страны, создавали препятствие для масштабной белой колонизации. В населенных портах Ресифи, Салвадор (Байя) и Рио-де-Жанейро и в их ближайших окрестностях преобладали негры, мулаты и метисы, белые были на втором месте, кабокло и индейцы – на третьем. В горнорудных районах Минас-Жерайса численность негров, предположительно, немного превосходила численность, вместе взятых, белых и мулатов с метисами. В Сан-Паулу белые и цветные (в основном мамелуко) значительно превосходили по численности негров, та же картина была среди пастухов и скотоводов в Рио-Гранди-ду-Сул. В других районах, таких как долина реки Сан-Франсиску и Пиауи, наблюдалось такое смешение рас, что цветное население было самым многочисленным. Современное положение, конечно, совсем другое, вследствие резкого роста европейской иммиграции в XIX и XX вв. наряду с полным прекращением иммиграции негров после полного прекращения африканской работорговли с Бразилией к 1860 г.
Последовавшие друг за другом эпилептические припадки, постигшие короля Жуана V, превратили его в потерявшего дар речи идиота за несколько недель до того, как он окончательно угас вечером 31 июля 1750 г. Но если бы он умер в здравом уме, то, возможно, был бы удовлетворен положением своей атлантической империи. По крайней мере, в сравнении с теми местами, где еще продолжал развеваться португальский флаг – в Азии и Восточной Африке. Конечно, некоторые проблемы, беспокоившие португальское правительство в 1706 г., сохранились и в 1750-м, но произошли также и позитивные перемены. Утечка бразильского золота в Англию была причиной столь же глубокого беспокойства для португальских властей, как и глубочайшего удовлетворения для английского правительства и купцов. Но эта в прямом смысле слова золотая утечка обеспечивала предоставление английским флотом помощи Португалии в случае (как это было в 1735 г.), если бы возникла угроза стране со стороны Испании или Франции. Предпринимавшиеся попытки развивать новые или почти угасшие отрасли отечественной промышленности (производство шелка, стекла, кожи, бумаги и др.) большей частью оканчивались ничем, но португальскую армию все же одели в сукно, произведенное в Ковильяне, а майский указ 1749 г. предписывал, чтобы все ливрейные лакеи носили одежду из португальского сукна. Большое количество иностранных (в основном английских) мануфактурных товаров, зерна, масла, мяса и других импортируемых продуктов, за которые платили в основном бразильским золотом, предназначались, почти исключительно, для процветавших городов Лиссабон и Порту и их ближайших окрестностей. Во всех других местах, из-за отвратительных дорог (ужасных даже по стандартам XVIII в.) и отсутствия судоходных рек, незначительная местная промышленность удачно противостояла иностранной конкуренции, поскольку цена всех импортных товаров возрастала вследствие транспортных расходов. Один итальянский путешественник в Португалии заметил, преувеличивая лишь отчасти, что в Лиссабоне было легче найти судно, отправлявшееся в Гоа и Бразилию, чем экипаж для путешествия в Порту или Брагу.
Широко распространенное мнение, что Договор Метуэна, заключенный в декабре 1703 г., привел к исчезновению многих отраслей местной промышленности, было явным преувеличением, если не совсем беспочвенным. Более того, если Лиссабон и Порту сильно зависели от импорта, они также получали большую выгоду от того, что служили перевалочными пунктами в Европе для бразильских товаров, откуда они уже перевозились торговцами дальше. Виноторговля процветала, хотя всем было известно, что английские купцы, в чьих руках был экспорт, получали значительно больший доход, чем португальские виноделы. Несмотря на то что большая часть бразильского золота, поступавшего в Португалию, впоследствии уходила в Англию или превращалась в камни Мафры и тратилась на нужды лиссабонских церквей и патриархата, все-таки какая-то его часть достигала и сельской местности. Об этом говорит полная очарования архитектура поместий (quintas) и старинных фамильных замков (solares), построенных или перестроенных в это время. Зажиточные английские купцы Лиссабона и Порту жили на широкую ногу, что больше всего поражало иностранных гостей, но кроме них и многие португальские купцы и предприниматели сделали себе состояние на торговле с Бразилией.
Балансовый отчет 1750 г. Южно-Атлантической Португальской империи, когда уже заканчивалось правление Жуана V, также показывал превышение прибыли над расходами в целом. Общеизвестно, что губернатор Анголы в 1749–1753 гг. в своей частной корреспонденции писал о том, что коррупция достигла небывалого уровня в колонии и поэтому она находится на грани развала. Но в своих официальных сообщениях он утверждал, что вывоз рабов в Бразилию значительно вырос во время его нахождения у власти. Как бы низко ни пали нравы жителей Луанды, предприимчивые работорговцы и подвижные военные отряды сумели, проникнув еще дальше во внутренние районы, разгромить в 1744 г. королевство Матамба. Это продвижение, каким бы медленным и нерегулярным оно ни было, выгодно отличалось от положения португальцев в районе Замбези и Мозамбике на противоположной стороне Африканского континента, где их влияние и власть постоянно слабели. В Бразилии несколько муниципальных советов Минас-Жерайса сообщали в 1750–1751 гг. в Португалию, что добыча золота резко падает, а количество негров-рабов, ввозимых в эту капитанию, столь же резко сократилось, хотя флот в Рио-де-Жанейро не простаивал. Точно так же, несмотря на то что владельцы плантаций сахарного тростника в Баии и Пернамбуку все громче жаловались на свое плачевное положение, большие партии сахара продолжали отправлять в Лиссабон из портов Салвадор и Ресифи. Если английский рынок бразильского сахара перестал существовать к 1750 г., Италия и другие средиземноморские страны все еще покупали его в больших количествах. Северные штаты Мараньян и Пара, в которых до того была только бартерная экономика, в 1749 г. обзавелись собственной металлической монетой (которая чеканилась в Лиссабоне). Амазонский перевалочный порт Белен-ди-Пара (ныне Белен) был застроен добротными домами в европейском стиле, что произвело благоприятное впечатление на французского ученого Шарля де ла Кондамина, который останавливался там шестью годами ранее.
