Этим действием Помбал не только уничтожил фундамент патроната, горячим сторонником которого он был в не меньшей степени, чем иезуиты, но он нанес почти фатальный удар по католическим миссиям в Азии, многие из которых уже клонились к упадку. Между тем споры об обрядах привели к тому, что толерантный до сих пор китайский император Канси (р. 1654, правил в 1662–1722 гг.) начал угрожать запретом пропаганды христианства в Китае по причинам, о которых он упомянул в комментариях к переводу Ex ilia die на китайский язык.
«После того как я прочитал этот указ, единственный вывод, который я сделал из него, – это то, что европейцы недалекие люди. Как они могут рассуждать о китайских моральных принципах, когда они ничего не знают о китайских обычаях и не знают языка, который поможет их понять? Большинство из того, о чем они говорят и что обсуждают, просто смешно. Сегодня я встречался с папским легатом и познакомился с его указом. Его действительно можно уподобить невежественному буддисту или последователю даоизма. Невозможно представить большей нелепости, чем эти слухи. Отсюда следует, что европейцы не должны проповедовать в Китае. Это следует запретить, чтобы избежать нежелательных последствий».
Несмотря на то что император в итоге не осуществил свою угрозу запретить все миссии в провинциях, отныне их деятельность была значительно затруднена. Иезуитов при пекинском дворе оставили в покое, поскольку они обладали знаниями в области математики и астрономии и разбирались в технике. Те из них, что работали в провинции, время от времени подвергались преследованиям, но если они не проявляли излишней активности, власти обычно оставляли их и паству в покое. Последняя пополнялась почти полностью из самых бедных слоев населения. С тех пор как в 1742 г. окончательно осудили обряды, стало невозможным обращение в христианство мандаринов и чиновников, хотя испанские доминиканцы и сообщали о нескольких таких новообращенных христианах в Фуцзяне.
Еще одним негативным фактором для церкви в Китае в XVIII в. была постоянная задержка португальской казной жалованья епископам. «Великодушный» король Жуан V приказал оплачивать расходы на содержание епископов из казны владений Португальской Азии. Вследствие нескончаемой войны с арабами Омана, маратхами и другими врагами, в Гоа и Макао средств для полной выплаты жалованья епископам никогда не хватало, а некоторые из них не получали его в течение 10–20 лет. Всего лишь небольшой части денежных средств, щедро выделяемых королем Жуаном V на строительство дворцового монастыря в Мафре и на Лиссабонский патриархат, хватило бы на выплату жалованья всех епископов патроната, но этот монарх, страдавший манией величия, никогда не мог заставить себя экономить.
Национализм, который был причиной ожесточенного соперничества между различными европейскими миссиями в Китае, конечно, был присущ не только португальцам, хотя они отличались им в наибольшей степени. Французские иезуиты под покровительством Людовика XIV активно отстаивали интересы Франции, и они явно недолюбливали своих лузитанских коллег. Отец Жан де Фонтене, накануне своего возвращения во Францию с целью пополнить новыми добровольцами свою миссию, сказал испанцу-августинцу в Кантоне в 1699 г., «что он не успокоится до тех пор, пока не прогонит прочь всех португальских священников; и, чтобы добиться этого, он привезет с собой столько иезуитов-французов, сколько сможет». Этот августинец брат Мигель Рубио также заявил, что 34 испанских монаха – францисканцы, доминиканцы и августинцы, которые служили в то время в Китае, – никогда не подчинятся «любому епископу другого короля». Он добавил, что даже если братья и намереваются это сделать, то их начальство в Маниле никогда не позволит им этого. Да и король Испании не потерпит такого нарушения правил испанского патроната, «поскольку мы все прибыли на Филиппины на средства королевской казны, заплатившей за наш приезд сюда и теперь оплачивающей наше здесь пребывание».
Тесная связь между духовной и светской властью в Европе не осталась незамеченной при дворе императора в Пекине. Особенно возмутительной была позиция Макао, штаб-квартиры церкви воинствующей в Восточной Азии и «троянского коня» в деле обращения местного населения в христианство. «Из этой королевской крепости, – восторженно писал португальский иезуит в 1650 г., – исходит на протяжении почти всего года проповедь Евангелия, и ведется война против окружившего нас язычества, и вздымается королевское знамя святого креста над высочайшими и мощнейшими бастионами идолопоклонничества, и перед Христом распятым и благим игом Его святого закона склоняются самые гордые и великие королевства и империи». В Макао, как это делалось в Европе, были возведены надежные укрепления после неудачного для голландцев приступа в 1622 г., и многие китайские чиновники были склонны считать это поселение не только религиозным и торговым центром, но и также военным и политическим плацдармом европейской экспансии.
Иезуитам в Пекине требовалось все их влияние и такт, чтобы пресечь периодические попытки чиновников-ксенофобов, сторонников учения Конфуция, побудить императора снести христианский город, расположенный на земле Китая, или, по крайней мере, заставить жителей его покинуть.
Император Юнчжэн (правил в 1723–1735 гг.), взошедший на Трон дракона в 1723 г., не был столь расположен к иезуитам, как его просвещенный отец, и он в еще большей мере осознавал потенциальную угрозу установившемуся конфуцианскому порядку со стороны христианства как религии. Однажды обсуждая сложившуюся ситуацию с одним из иезуитов в Пекине, он провидчески предсказал будущую «политику канонерок», которая в XIX в. поддерживала все усилия европейских миссионеров.
«Вы говорите, что ваш закон – правильный закон. Я вам верю. Если бы я думал, что он неправильный, что помешало бы мне разрушить ваши храмы и выгнать вас из них? Что бы вы сказали, если бы я послал армию буддистских монахов и лам в вашу страну и они учили бы вас своей вере? Вы хотите, чтобы все китайцы стали христианами. Ваш закон требует этого, я знаю. Но что в таком случае произойдет с нами? Станем ли мы подданными вашего короля? Новообращенные вами христиане признают только вас во время смуты. Они не будут слушать никого, кроме вас. Я знаю, что в настоящий момент опасаться нечего. Но когда приплывут ваши тысячи кораблей, могут начаться настоящие беспорядки… Император Канси, мой отец, много потерял в мнении ученых мужей из-за своей снисходительности, когда он позволил вам утвердиться здесь. Заветы наших древних мудрецов не подлежат пересмотру, и я не позволю, чтобы это произошло в мое царствование».
Когда имелось столь много препятствий, причем некоторые из них были делом рук самих европейцев, распространению учения Христа в Китае, удивительно, что миссионеры достигли таких больших успехов. Отсутствуют надежные данные о количестве новообращенных, а сеятели благой вести обычно его преувеличивают, но общее число едва ли превышает 300 тысяч человек во время наивысшей мощи патроната в начале XVIII в. Эта цифра впечатляет, если рассматривать ее относительно малого количества миссионеров в Китае (около 120); но это крайне небольшой показатель в отношении к общему населению империи, которое приблизилось тогда к 100 миллионам
[32]. Количество новообращенных резко сократилось во второй половине XVIII в., особенно после изгнания иезуитов, и едва ли римокатоликов насчитывалось больше 50 тысяч к 1800 г.
