Антирасистская политика Помбала после его падения была продолжена правительством королевы Марии I. Новый государственный секретарь в письме к епископу Кочина в марте 1779 г. подчеркнул необходимость ставить на приходы тех индийских священников, которые, как никто иной, подходили для этого.
«В этих целях (добавлял Мартинью де Мелу-и-Каштру) необходимо предупредить Ваше Величество, что существующее к местным уроженцам предубеждение и те притеснения, которым они до сих пор подвергаются в этом государстве, являются основной причиной приписываемой им инертности и неспособности к действию. Вот почему Его Величество, имея в провинциях Гоа, Солсетт и Бардез более чем 200 тысяч человек обоего пола своих подданных, не может рассчитывать на то, что они будут служить церкви, монархии и государству».
В оправдание португальского монарха и его советников необходимо сказать, что неудавшийся заговор 1787 г., организованный несколькими местными священниками с целью добиться независимости колонии и подавленный с невиданной жестокостью местными властями, не повлиял на проводимую антирасистскую политику Помбала. Нищенствующие монашеские ордена со временем последовали примеру театинцев и начали принимать в свои ряды послушников-индийцев. Их становилось все больше, в то время как миссионеров из Европы приезжало все меньше, особенно после ликвидации ордена иезуитов. После запрещения всех религиозных орденов по всей Португальской империи в 1834—
1835 гг. в Гоа из 300 монахов-священников только 16 были европейцами. Все остальные были индийцами. Более того, в 1835 г. простой местный священник замещал вакантную кафедру архиепископа Гоа в течение двух лет, хотя только в XX в. священник – уроженец Гоа стал кардиналом. Но все то, что произошло со священниками португальских колоний Индии, которые на протяжении стольких лет отстаивали свое право принадлежности к высшей расе и лишь спустя века достигли полного равенства со священниками-европейцами, может быть отнесено и к остальному колониальному миру. В действительности именно благодаря Помбалу они достигли признания гораздо раньше, чем их коллеги на Филиппинах и в других местах.
Сила расовых предрассудков в Португальской империи, особенно если это касалось негров, объясняет провал планов Помбала сформировать клир из местных уроженцев в Восточной Африке. Принятый по его инициативе 29 мая 1761 г. королевский указ предписывал организацию семинарии на острове Мозамбик, которая должна была готовить священников не только из представителей белого населения, но и из мулатов и получивших свободу негров. Этот указ недвусмысленно ссылался на пример «королевства Анголы и островов Сан-Томе и Принсипи, где приходские священники, канонисты и другие служители набираются из негритянского клира, уроженцев данной местности». Для исполнения этого не подлежащего обсуждению указа так ничего и не было сделано. Современный церковный историк, пишущий о Португальской Восточной Африке, каноник Алкантара Геррейру в 1954 г. с сожалением заметил: «Несмотря на то что прошло почти два века с опубликования этого декрета, еще только предстоит рукоположить первого священника в Мозамбике». Действительно, несколько банту из Восточной Африки были рукоположены в священники в Гоа в XVII и XVIII вв., но эти священники-негры остались в Португальской Индии и так и не вернулись на землю предков. Была ли это преднамеренная политика, не могу сказать. Однако все священники мулаты и метисы Мозамбика, которые были предметом критики со стороны губернаторов и королевских чиновников в XVIII в., прибыли из Гоа.
В Западной Африке, напротив, преобладало более либеральное отношение; некоторые конголезцы, получившие образование в Лиссабоне, были рукоположены в священники уже в правление короля Мануэла. Затем этому примеру последовали острова Зеленого Мыса (Кабо-Верде), остров Сан-Томе, а затем, после некоторого колебания, то же самое сделали и в Анголе. На падре Антониу Виейру в 1652 г. произвел большое впечатление клир острова Сантьягу в архипелаге острова Зеленого Мыса (Кабо-Верде), где он провел рождественские праздники. Он писал: «Священники здесь черны как смола, но настолько хорошо воспитаны, настолько авторитетны и образованны, так тактичны и музыкальны, что им вполне могут позавидовать священники, которые служат в наших кафедральных соборах на родине». Восторженного отношения Виейры в отношении западноафриканского клира не разделяли большинство его соотечественников. Епископ Сан-Томе в 1595 г. утверждал, что негры были готовы принять крещение только от белых священников, не доверяя негритянскому клиру. Почти два века спустя губернатор Анголы критиковал местное священство и заявлял, что «белая кожа и чистота души» – вещи взаимозависимые. Итальянские капуцины также весьма критично воспринимали священников мулатов и метисов, считая их малообразованными, обвиняя их в недостойном поведении и похотливости, в грехе симонии (то есть продажности церковных должностей) и за занятия работорговлей. Но очень высокая смертность среди белого населения Западной Африки и явное нежелание португальских священников служить здесь вело к тому, что мулаты (и в меньшей степени негры), можно сказать, процветали, выполняя свои священнические обязанности. На острове Сан-Томе мулаты-каноники кафедрального капитула обратились в 1707 г. к монарху с петицией не возводить больше негров в священническое достоинство, тем самым подталкивая тех к тому, чтобы они впоследствии отплатили той же монетой.
В Бразилии никогда не возникало вопроса о рукоположении чистокровных индейцев по вполне понятным причинам. Указы Помбала 1755–1758 гг. уравняли в правах обращенных в христианство аборигенов с белыми жителями. Синодальный устав архиепископии Баии, принятый в 1707 г. и отпечатанный в 1719–1720 гг., основывался на типовом устоявшемся уставе обычной португальской епархии. Он предписывал, что кандидатом в священники не мог стать «еврей, мавр, мориск, мулат, еретик или представитель какой-либо иной нации, оказывающий на окружающих пагубное влияние». Чистоту крови кандидата должно было доказать судебное расследование; семь или восемь «старых» христиан приносили присягу в том, что лично знали его родителей и родителей его родителей со стороны матери и со стороны отца и что те имели незапятнанное национальное происхождение и исповедовали истинную веру. В случае же обнаружения в роду примеси «нечистой крови», как и при других юридических препятствиях, таких как незаконное рождение и физическое уродство, требовалось получить разрешение от местного епископа или королевской администрации. На практике это делалось довольно часто, но иногда случалось и так, что, когда кандидаты не были заранее уверены, что они получат необходимое разрешение, судебное расследование превращалось в чистый фарс. Более того, если у кандидата среди отдаленных предков встречались индейцы или белые протестанты из Европы, то таким соискателям всегда было гораздо легче получить разрешение, чем если бы в жилах предка текла еврейская или негритянская кровь. Все религиозные ордена, основанные в Бразилии, практиковали строгий запрет на прием в свои ряды мулатов.
Так же как и в Португальской Индии, в Бразилии вспыхнуло нешуточное соперничество между монахами-креолами и их родившимися в Европе коллегами. Это соперничество «сынов родной земли» и «сынов королевства» проявлялось по-разному в разных орденах, в зависимости от времени и места. Во францисканской провинции Рио-де-Жанейро положение к 1720 г. настолько обострилось, что папа был вынужден отправить туда свое послание, в котором предписывалось, чтобы все церковные должности попеременно занимали креолы и прирожденные европейцы. Этот закон, названный Lei da Alternativa, оставался в силе до 1828 г., но он так и не смог примирить на более или менее длительное время враждующие фракции. Орден с наиболее жесткими расовыми требованиями являлся филиалом братства босоногих кармелитов Св. Терезы, учрежденным в 1686 г. в Олинде. На протяжении 195 лет братья упорно отказывали в приеме любым претендентам, родившимся в Бразилии, как бы ни была «чиста» их кровь, но пополняли свои ряды исключительно за счет уроженцев Европы и Португалии из области Порту.
