Монахи-бенедиктинцы в Рио-де-Жанейро были, несомненно, настроены более либерально во время визита лорда Маккартни в этот город в 1792 г. Они обучали мулатов, детей рабынь, и «эти монахи не без гордости сообщили о том, что один их воспитанник, родившийся в смешанном браке, недавно стал профессором в Лиссабоне». Но бенедиктинцы, конечно, не принимали мулатов в свой орден. Ту же политику проводили и братства в Бразилии, с чем мы познакомимся в следующей главе.
Если расовые предрассудки столь явственно проявлялись в церкви, которая проповедовала о братстве всех истинных христиан (то есть римокатоликов), то в повседневной жизни они были тем более разительны. Это касалось и армейской службы, и муниципальной администрации, и гильдий. Подобное отношение проявлялось в уставе и правилах приема в три основных христианских военных ордена – Христа, Ависского и Сантьяго, членами которых стремились стать все дворяне и многие люди незнатного происхождения. Например, устав ордена Сантьяго первоначально предусматривал возможность приема небольшого числа соискателей еврейского происхождения и посвящения их в рыцари только при условии, что орден нуждался в их услугах и талантах. Но в XVI в. это условие было отменено, и отныне ни при каких обстоятельствах эти соискатели не должны были быть приняты в орден. Все кандидаты должны были быть «старыми», чистокровными и рожденными в законном браке христианами без примеси какой бы то ни было крови мавров, евреев или «новых» христиан. Они также должны были привести доказательства, что их родители и предки с обеих сторон «никогда не были язычниками, владельцами недвижимости, менялами, купцами, ростовщиками, что они никогда не занимали должностей или имели какое-либо дело, несовместимое с рыцарским званием нашего ордена, или зарабатывали на жизнь своим собственным трудом». Начиная с 1572 г. уставы всех трех орденов предусматривали подобные жесткие требования к социальному и национальному происхождению. Королевский эдикт от 28 февраля 1604 г. провозглашал, что впредь не будет выдаваться никакого разрешения в случае обнаружения недостаточной чистоты крови у соискателя и не будут приниматься никакие просьбы по получению такового, направляемые королевской администрации либо в Совет по вероисповеданию и в военные ордена.
Однако на самом деле все было не настолько серьезно («собака лает, ветер носит»). Жуан Батишта Лаванья, «главный математик и королевский космограф» Португалии, в 1591 г. был возведен в рыцарское достоинство ордена Христа, несмотря на свое еврейское происхождение как со стороны матери, так и отца. Чистокровный американский индеец Фелипе Камаран и чернокожий раб Энрике Диас также были посвящены в рыцари ордена Христа за свои выдающиеся заслуги в португало-голландской войне 1630–1654 гг. в Бразилии. В XVIII в. несколько браминов в Гоа были приняты в орден Сантьяго; однако, когда корона даровала одному из них звание рыцаря ордена Христа в 1736 г., подобная «неслыханная милость» вызвала столь сильный протест вице-короля, что король Жуан Y был вынужден перевести гоанца в менее престижный орден Сантьяго. Были также примеры, когда рыцарями (обычно ордена Сантьяго) становились люди плебейского происхождения – лоцманы и литейщики пушек; но такие награды были относительно редки, и, чтобы заслужить их, требовались годы беспорочной службы. Расовая дискриминация первоначально ограничивалась евреями, маврами (то есть мусульманами) и еретиками, то есть причиной ее была не только национальность, но и вероисповедание. К началу XVII в. начали приниматься законы против негров и мулатов; это объяснялось тем, что имеется тесная связь между рабством и негритянским происхождением. Все эти официальные распоряжения были закреплены в принятом в августе 1671 г. законе, который гласил: «Тот, в ком течет кровь евреев, мавров и мулатов, или тот, кто женат на женщине подобной национальности, не имеет права занимать какую-либо государственную должность или официальный пост». При этом предусматривалось усиление существовавших мер ограничения. Основной удар пришелся на негров и криптоиудеев, которые в полной мере испытали на себе действие расовых предрассудков, подвергаясь постоянным преследованиям в Португальской империи. Административные правила не делали различий между неграми, получившими свободу, и рабами. Те и другие несли более суровые наказания, чем белые граждане, за одни и те же нарушения закона.
Несмотря на то что были отдельные люди, которые сомневались в законности работорговли, их мнение было гласом вопиющего в пустыне на протяжении почти трех столетий. Подавляющее большинство европейцев считало, если они вообще задумывались об этом вопросе, что нет ничего нелогичного в том, чтобы одновременно и крестить негров, и сделать из них рабов. И первое часто служило оправданием последнему, начиная со времен принца Энрике (Генриха Мореплавателя). Из теории Аристотеля о неполноценности некоторых народов следовал закономерный вывод, что на законных основаниях их можно обращать в рабство. В Ветхом Завете есть эпизод, когда Ной проклинает и обрекает на вечное рабство Ханаана, сына Хама (Быт., 9: 25), от которого, как предполагают, и ведут свое начало негры. Другие исследователи утверждают, что они произошли от Каина, «который был проклят самим Богом». Теологи и простые миряне были убеждены, что Священное Писание разрешает владеть неграми-рабами, и если кто-то и протестовал против жестокого обращения с рабами, то только из гуманных побуждений. Оставим в стороне оправдание Библией рабства чернокожих. Но и португальские и бразильские писатели того времени, заявлявшие о полном отсутствии расовых предрассудков у своих предков в отношении африканских негров, игнорировали тот явный факт, что не может не появиться чувства расового превосходства у нации, которая порабощает другую нацию на протяжении уже более трехсот лет. Господствовавшие в обществе взгляды отразил в 1619 г. в своем произведении «Двор в деревне» (Corte na Aldeia) португальский поэт Франсишку Родригиш Лобу. Он подчеркивал, что португальцы берут своих рабов «из среды самых варварских народов в мире, из Эфиопии и Азии, причем из самых низших слоев населения; и португальцы содержат их в условиях самого жестокого рабства».
Одним из немногих критиков работорговли в Португалии (да и в Европе) был священник Фернанду Оливейра, который некоторое время был на службе английского короля Генриха VIII, а позднее предстал перед судом инквизиции в Лиссабоне за свои неортодоксальные взгляды. Это был автор первой печатной «Грамматики португальского языка» (1536) и сочинения Arte da guerra do mar (1555), первого учебника о ведении боевых действий на море. В этой своей книге он посвятил целую главу яростной критике работорговли. Падре категорически утверждал, что не существует такого понятия, как «справедливая война» против мусульман, евреев и язычников, которые никогда не были христианами и которые были готовы вести мирную торговлю с португальцами. Нападение на их земли и обращение их в рабство было «проявлением тирании», и не может служить оправданием объяснение, что они были просто втянуты в работорговлю друг с другом. Тот, кто покупает незаконно проданную вещь, совершает грех, и если бы не было европейских покупателей, то не было бы и африканских продавцов. «Мы положили начало столь подлой торговле, о которой прежде и подумать было невозможно», – с возмущением писал священник, что отдает честь его сердцу, но не уму. Он обличал тех купцов, которые утверждали, что, покупая рабов, они тем самым спасают их души, и говорил, что работорговцами движет только материальный интерес. Рабов не только покупали и обращались с ними как со скотом, но и дети их рождались и воспитывались в рабстве, даже если родители и были христианами; подобным действиям не было морального оправдания.
