Золотой век азиатских братств милосердия приходится на XV – начало XVII столетия. В Баии их расцвет наступил во второй половине XVII в., в то время как братства района Минас-Жерайс развивались благодаря подъему экономики, который был обусловлен добычей золота и алмазов в правление короля Жуана V. Братства, как и другие благотворительные организации (obras pias) в иберийском мире, временами выступали в роли банкиров и брокеров. В этом отношении они были надежными партнерами, о чем убедительно свидетельствует итальянский путешественник Чезаре Федричи, описавший в 1583 г. свои 18 лет скитаний в Азии. Он утверждал, что любой купец любой национальности, которому пришлось умереть в Португальской Азии и который завещал свое состояние наследникам в Европе при посредстве братства, мог полностью положиться на своевременную его выплату (через Гоа или Лиссабон) «в любом месте христианского мира». Иезуит Фернан де Кейрош столетие спустя приводил классический пример: дело гранадского мавра, умершего в Макао, который завещал состояние своим мусульманским наследникам в Константинополе. После продажи его имущества братство в Гоа дало знать наследникам, что они могут получить вырученную сумму на португальской фактории Кунг в Персидском заливе, тем самым избежав излишних расходов и потери времени в случае пересылки денег через Лиссабон вокруг мыса Доброй Надежды. Честность братства в финансовых сделках и авторитет, который оно имело на протяжении длительного времени, побуждали завещателей оставлять свои деньги в распоряжении дома милосердия, зная, что им найдется достойное применение. Но одновременно братство привлекало к себе внимание вице-королей и губернаторов содержимым своих сундуков, у которых часто появлялось искушение воспользоваться им, даже несмотря на то, что такая практика была строго запрещена королем. В этом отношении тяжелее всего приходилось братству в Гоа, что способствовало во многом его упадку в XVIII в.
Не подлежит сомнению, что всеобщее снижение требований к работе муниципалитетов в XVIII в. сказалось и на деятельности братств, поскольку и советники муниципалитетов, и братья главного совета братств происходили из одних и тех же социальных слоев. Они были действительно одними и теми же людьми. Первоначально избранные в один из этих общественных институтов не имели права одновременно занимать какие-либо посты в другом. Но на это правило стали постепенно обращать все меньшее внимание, особенно в небольших поселениях с постоянно сменявшимися жителями и нехваткой подготовленных для дела людей. Братья из совета попечителей все чаще уклонялись от исполнения малоприятных ежемесячных дел, таких как посещение заключенных в шумных грязных тюрьмах. Вице-король граф Эрисейра, председатель совета попечителей братства в Гоа в 1718 г., был поставлен в известность, что никто из вновь выбранных попечителей не захотел посещать тюрьмы, приводя в свое оправдание различные причины. Он сразу же предложил свои услуги в этом деле, намереваясь тем самым пристыдить отказников. Братства Баии, Луанды и Макао находились в финансовом кризисе в этот период, но все они смогли преодолеть его и продолжают свою деятельность в той или иной форме и в наше время.
Тогда как братства осуществляли благотворительную деятельность в отношении самого широкого круга бедных и нуждающихся, другие братства мирян при различных монашеских орденах сводили благотворительность только к своим членам и их семьям. Социальное положение этих терциариев, или Третьих орденов, как их часто называли, было различно. В одних братствах были только «чистокровные» белые из добропорядочных семейств, в других – в основном негры-рабы. Самые элитные белые братства строили величественные храмы и залы заседаний с портретами его членов в париках, ослепительная роскошь которых заставила подумать случайного посетителя-француза, не попал ли он по ошибке «в некий церковный жокей-клуб»? И действительно, сходство было потрясающим. Устав Третьего ордена францисканцев в Мариане, штат Минас-Жерайс, требовал (в 1763 г.), чтобы любой кандидат был «законнорожденный белый, без всякой примеси крови еврея, мавра и мулата и всякой смешанной расы. Подобное правило касается и его жены, если таковая у него имеется». Это не было чистой формальностью. Изучение родословной предков кандидата часто затягивалось на несколько лет, при этом отправляли письменные запросы в муниципальные советы и братства в отдаленные провинциальные города Португалии с целью проверки предоставленной информации. Те, кто брал в жены цветную девушку или из «новых» христиан, исключались без лишних разговоров. Ордена-терциарии формировались по расовому признаку. Белые, негры и мулаты имели каждые свои братства. Лишь небольшая часть терциариев не делали различий по расовому и классовому признаку. Но в братствах негров-рабов или свободных негров казначеем обычно был белый человек, что было предусмотрено уставом. И все же эти братства для негров и цветных предоставляли помощь и оказывали поддержку угнетенным и презираемым классам, которая полностью отсутствовала во французских, голландских и английских колониях. В XVIII в. в Салвадоре (Баии) существовало 11 братств, посвященных только Божией Матери для цветного населения.
Братства милосердия, подобно братствам терциариев, члены которых были исключительно белыми людьми, являлись стойкими поборниками этнического превосходства белого человека и защитниками классовых различий. То же самое касалось и муниципальных советов, с которыми они были так тесно связаны. Вследствие постоянной нехватки белых женщин во всех португальских поселениях, особенно в Азии и Африке, было неизбежно, что рано или поздно начнут принимать и метисов, как это было с мулатами на острове Сан-Томе в начале XVI в. Но вопрос о приеме местных уроженцев христиан был совсем другим делом, и если он и имел место, то лишь значительно позднее. В Малакке членство в муниципальном совете и братствах в 1641 г. все еще было прерогативой только белых португальцев, хотя среди них было и некоторое число евроазиатов. Король Жуан IV приказал братству в Макао принимать в свои ряды христиан-китайцев, а сто лет спустя указ Помбала 1774 г. обязал сенат включать шесть известных коренных жителей в муниципальные советы, но оба указа остались мертвой буквой. Даже неграмотные, малообразованные португальцы, родившиеся в Европе, были предпочтительнее на посту советника, чем образованные метисы. В Гоа местные уроженцы индусы-христиане начали вступать в братства милосердия в 1720 г., однако знаменательно, что официально эта инновация не была признана вплоть до 1743 г. Несмотря на ярко выраженное антирасистское законодательство Помбала 1774 г., нет никаких причин предполагать, что кто-либо из коренных жителей Гоа был выбран в его муниципальный совет ранее начала XIX в. Официальная презентация совета в 1812 г. показала, что почти все его советники были профессиональные военные, а священниками и юристами были местные жители, лишь некоторые из них были с небольшой примесью европейской крови. В Баии преобладание белых в муниципальном совете и братствах, казалось, было постоянным на протяжении всего колониального периода, несмотря на имеющиеся свидетельства о том, что предубеждение против «новых» христиан в совете существенно ослабло между 1730 и 1774 гг.
Братство милосердия было типично португальским общественным институтом, самым замечательным (как полагают некоторые) творением Прекрасной Лузитании. Вне границ империи под его влиянием образовались два учреждения с подобным названием: процветающее братство, основанное в 1606 г. в Маниле по образцу лиссабонского, и братство в Нагасаки, прославившееся по всей Японии своей благотворительностью и прекратившее свое существование в результате начавшихся в 1614 г. преследований. Муниципалитеты и братства были формой представительства и прибежищем для всех классов португальского общества. Знакомство с результатами деятельности этих общественных институтов показывает, что польза, принесенная ими, явно перевешивает все промахи отдельных их представителей. То, как муниципальный совет и Святой дом милосердия смогли адаптироваться в таких разнообразных и экзотических условиях от Бразилии до Японии, одновременно поддерживая тесные связи со своей средневековой европейской родиной, демонстрирует консерватизм, жизнеспособность и упорство португальцев в деле освоения заморских владений.
