Высылаемые из Португалии асоциальные элементы наводняли колониальные портовые города Ресифи, Байю, Луанду, Мозамбик и Гоа, неизбежно усугубляя и так уже сложную общественную ситуацию. Налаживанию здоровой семейной жизни препятствовали проституция, распространенная в среде рабынь, и случайные связи между белыми мужчинами и цветными женщинами. Антониу де Оливейра де Кадорнега, солдат и хронист, писал в 1682 г. в Луанде: «Рождается много детей-мулатов у солдат и других колонистов от их связей с негритянками и все из-за отсутствия белых женщин». Дети, появившиеся в результате этих беспорядочных и временных союзов, если они доживали до взрослого возраста, становились преступниками и бродягами, девочки – проститутками, оказываясь на самом дне общества. Многие ссыльные сразу же по прибытии на новое место поселения убегали, а те, кому это не удавалось, пополняли ряды люмпенов, как презрительно называли колониальные чиновники отверженных обществом людей. Задача поддерживать закон и порядок в криминогенной городской среде была делом непростым, о чем свидетельствуют рассказы путешественников и официальная переписка того времени. Убийства и насилие на улицах были повседневным или, лучше сказать, ночным явлением.
В августе 1671 г. губернатор Пернамбуку послал в Лиссабон список 197 личностей обоего пола, умерших только за последнее время насильственной смертью в городе Олинда, не считая тех, кто отделался всего лишь ранениями. Среди жертв насилия были разные люди, от капитана, убитого ударом меча, до негра, засеченного до смерти, большинство из них были низкого социального происхождения. Итальянский артист, проведший в Баии несколько недель в 1699 г., писал, что любой человек, вышедший после наступления темноты на улицы Салвадора, подвергал себя большому риску. Каждое утро находили 25–30 трупов, несмотря на бдительность военных ночных патрулей. В этом отношении и сам Лиссабон имел незавидную репутацию, его жители в ночное время не могли считать себя в безопасности. Но это было характерно и для других европейских городов до появления уличного освещения и полиции. Преступления в Бразилии совершали, как правило, «пеоны, метисы и люди подобного сорта», как сообщал в начале XVIII в. губернатор Пернамбуку; часто им просто поручали люди вышестоящие выполнить грязную работу наемных убийц. Подобно своему предшественнику, в 1671 г. он обратился к монарху за позволением приговорить к смерти «индейцев, бастардов, мулатов и негров, осужденных за совершение жестоких преступлений». Губернаторы Баии, Рио-де-Жанейро, Сан-Паулу и Минас-Жерайса уже имели право самостоятельно приводить в исполнение судебные приговоры, но власти Пернамбуку получили его только в 1735–1737 гг.
Идеалы, или идеи, вдохновлявшие португальцев, которые добровольно покидали свою страну и становились первооткрывателями, моряками, солдатами, поселенцами, купцами и миссионерами, начиная с 1415 и вплоть до 1825 г., были самыми различными – от возвышенного жертвенного идеализма до низменного стремления к материальным приобретениям. Большинство, как и все прежние и последующие эмигранты, покидая страну, возможно, просто надеялись улучшить свое общественное и материальное положение и избежать грозившей им дома нищеты. Однако на Иберийском полуострове дольше, чем где-либо еще в Европе, сохранялся дух крестовых походов, и многими из тех, кто отправлялся в Африку и на Восток в XV и XVI вв., двигало стремление сразиться с неверными. Этот рыцарский идеал нашел отражение в речи короля Афонсу V, обращенной к сыну и наследнику, «идеальному принцу», когда его посвящали в рыцари в обагренной кровью мечети Арзилы, в тот день, когда эта крепость была отбита у мавров после ожесточенного рукопашного боя (24 августа 1471 г.).
«И прежде чем я, твой король и твой отец, посвящу тебя в рыцари, тебе следует знать, тебе следует понять, что рыцарство – это сочетание добродетели и полной достоинства власти, способной решительно установить мир в стране, когда алчность и тирания, обуреваемые желанием властвовать, ввергают в смуту королевства, государства и простой народ. Рыцарский кодекс требует от рыцарей отрешать от власти королей и иных правителей, когда те не отправляют правосудие, и поставить на их место других столь же знатных правителей, которые будут судить по правде и честно. От рыцарей также требуется достойно служить своим королям, сеньорам и командирам и примерно нести свою службу. Ведь рыцарь, исповедующий правую веру и не живущий по ней, подобен человеку, отказывающемуся от разума, когда Бог даровал его ему. Рыцари должны быть благородны и великодушны и во время войны делиться всем друг с другом, за исключением оружия и обязанностей, ибо с их помощью они обретут почести. Более того, рыцари обязаны жертвовать собой, дабы защитить веру, страну и всех, кто в том нуждается. Подобно тому как Бог учредил сан священника для отправления Его божественного культа, так и рыцарство было учреждено Им, чтобы поступать по справедливости, защищать Его веру, приходить на помощь вдовам, сиротам и бедным. И кто не делает этого, тот недостоин звания рыцаря».
Несомненно, многие идальго и солдаты следовали этим рыцарским идеалам, хотя случались и кутежи при дележе добычи, захваченной у неверных. Но, вероятно, было еще больше таких людей, как Фернан Мендеш Пинту, который признавался иезуитам в 1554 г. в Гоа, когда он, пусть и на краткое время, раскаялся в своей растраченной впустую жизни: «Я думал, что, пока человек сохранял верность церкви и не становился мусульманином, не было причин страшиться ада; достаточно было продолжать оставаться христианином, ведь милость Божья безгранична». Или можно привести другой пример, когда в 1629 г. бразильский охотник за рабами в ответ на угрозы испанского миссионера-иезуита, что Бог отомстит ему за убийство индейца-христи-анина, сказал следующее: «Я буду спасен, несмотря ни на что, потому что я крещеный и христианин и верю в Христа, даже если за мной и не числится добрых дел». Подобный взгляд разделяли, кроме португальцев, многие другие европейцы, включая английский экипаж пиратского корабля капитана Кидда, который заявил, что его матросы «не считают особым грехом забрать все, что только смогут, у таких язычников, как мавры и индейцы».
Глава 14
Купцы, монополисты и контрабандисты
Нет ничего более типичного для старой Португальской империи, рожденной морем, чем постоянные сетования ее подданных на приносящую один вред хозяйственную деятельность монополистов и оптовиков. Эти сетования слышатся постоянно, от времен Генриха Энрике Мореплавателя и до правления короля Жуана VI и на огромной территории от Молуккских островов до Мату-Гросу в Бразилии. Равным образом это характерно и для оборотной стороны медали – постоянные жалобы оптовиков и монополистов (наиболее яркий пример которых – сам «король-бакалейщик» Португалии) на пагубную активность различных контрабандистов. Парадоксален сам факт, что развитие и выживание общества, придававшего такое большое значение поддержанию на должном уровне своего военного, церковного и сеньориального статуса, в столь большой степени зависело от торговли.
Презрение к торговцу и его профессии было глубоко укоренено в португальском обществе; подобное отношение можно было наблюдать и в других странах. Это презрение коренилось в социальном устройстве средневекового христианского общества, в котором купец занимал положение более низкое, чем представители семи «ремесел» – крестьянин, охотник, солдат, моряк, корабельный врач, ткач, кузнец. С течением времени оформились различия между ремеслами. Так, в XVIII в. претендовавший на получение звания юриста мог заявить, что, хотя его прадед был мастером, отливавшим пушки, это занятие «было более почетным, чем ремесло сапожника, плотника и тому подобных ремесел». Вряд ли стоит говорить, что подобные предубеждения не были отличительной чертой только христианства или Средних веков. В католической Португалии, так же как и в конфуцианском или коммунистическом Китае и в марксистской России, на купца смотрели как на паразитического посредника в торговле, наживавшегося за счет ближнего. Несмотря на принимаемые португальским монархом законы для поощрения торговли в заморских колониях, начиная с законов, стимулирующих развитие мореходства и морского страхования в правление Фернанду (1377–1380), предубеждение в отношении торговцев существовало века и при монархах из Ависской династии, и из династии Браганса. И это притом, что они называли себя «владыками торговли» Индии, Аравии, Персии (Ирана) и других стран. В 1689 г. купцы Лиссабона в своем обращении к королю протестовали против столь глубоко укоренившегося в отношении их предубеждения. «Без торговли нет королевства, которое не находилось бы в бедности, и республики, которая бы не голодала. Но, несмотря на это, в столице Вашего Величества к купцам относятся неуважительно, а занятие торговлей презирают до такой степени, что не только простые люди не хотят становиться купцами, но и ученые мужи отказываются иметь с ними дело, поскольку они видят, что во мнении португальцев купец не лучше чем заурядный рыбак. Вот причина того, что так мало купцов-португальцев в этом королевстве, и вот почему множество иностранцев из всех стран роятся здесь подобно насекомым-кровопийцам, которые высасывают все деньги из казны Вашего Величества».
