Споры между монашескими орденами и откупщиками, собиравшими налоги на церковь, представляли собой только один аспект непростых отношений между португальскими монархами и их финансистами. Мы уже говорили о той изобретательности, которую проявляла португальская корона в поиске все новых источников дохода. Это было время, когда Священная Римская империя ввела монополию на добычу меди, наихристианнейший король Франции и король-католик Испании – табачную монополию, а герцог Баварский – пивную. Не следует забывать тот факт, что со времен правления Карла II и до царствования Георга III британское правительство стало крупнейшим в мире агентом торговли неграми-рабами. В Португальской империи королевские подрядчики обычно освобождались от уплаты обычных налогов – церковной десятины (dizima) и акциза (siza) на период действия заключенных ими контрактов. Они освобождались от военной службы, так же как их представители и нанятые ими работники. Королевские контракты обычно заключались на три года, их могли выполнять как отдельные люди, так и синдикаты. Субконтракты были в порядке вещей, особенно в условиях масштабной и разветвленной торговли, такой как работорговля между Западной Африкой и Бразилией. Подрядчики должны были платить комиссионные (propinas) отдельным королевским чиновникам, связанным с выполнением их контрактов. Некоторые подрядчики делали себе состояния, другие заканчивали банкротством, а третьи балансировали на грани между бедностью и достатком. Мы можем рассмотреть здесь только по одному примеру каждой категории.
Одним из наиболее успешных предпринимателей XVI в. был Лукаш Джиральди из итальянской купеческой семьи, осевшей в Лиссабоне. Он заключил контракт на покупку всего груза сахара, составлявшего королевскую десятину, на Мадейре в 1529 г. С 1533 г. до своей смерти в 1565 г. он один из ведущих подрядчиков, заключавших контракты на закупку перца и других пряностей в Индии и их продажу в Лиссабоне и Антверпене. Занимался Джиральди также завозом негров-рабов в Вест-Индию и заключением концессии на колонизацию Ильеуса в Бразилии; он наладил партнерские отношения с банком Кавальканти в Риме, через который он ссужал деньгами португальских дипломатов и итальянских церковных деятелей. Он был личным другом и душеприказчиком знаменитого вице-короля Индии дона Жуана ди Каштру, владельцем судов на морском пути в Индию и одним из основных приобретателей алмазов и драгоценных камней в Гоа через своего тамошнего агента. Как и многие из успешных итальянских купцов в Лиссабоне, он натурализовался в Португалии, а его потомки заключали браки с португальской аристократией и стали ее неотъемлемой частью. То же случилось с некоторыми его партнерами. Аффайтати из Кремоны к концу столетия стали португальским семейством Лафета.
Несмотря на то что итальянские, немецкие, фламандские и испанские купцы и банкиры играли важную роль финансистов короны во время правления Мануэла I и Жуана III, они не всегда доминировали в экономике Португалии, как подчас утверждается. Во второй половине столетия им на смену постепенно пришли их португальские коммерческие партнеры и конкуренты, которые почти все были «новыми» христианами. В частности, они получили монополию на все контракты на экспорт рабов из Западной Африки в Бразилию и Испанскую Америку, которую они удерживали на протяжении ста лет и больше. Самым известным из них был Антониу Фернандеш де Элваш, который осуществлял выполнение контрактов в Анголе и Кабо-Верде в 1615–1623 гг. Он умер, разоренный долгами. Дефицит только за 1619 г. составил 16 миллионов 750 тысяч рейсов, которые безуспешно пытались взыскать в 1635 г. с его вдовы и наследников.
Виргиния Рау проследила для нас биографию одного из ведущих подрядчиков и предпринимателей бразильской торговли в XVIII в. Мануэл де Башту Виана, сын владельца таверны в Минью, заложил основы своего состояния в Бразилии, будучи торговым посредником между Рио-де-Жанейро и Минас-Жерайсом во времена хозяйственного бума в 20-х гг. XVIII в. Вернувшись в Португалию в 1730 г., он женился на девушке из Браги и осел в Лиссабоне. В 1738 г. он взял в откуп на шесть лет весь налог на бразильскую соль, выплачивая короне ежегодно 91 тысячу крузадо. После обвинения в невыплате около 33 300 крузадо по своим обязательствам, в 1744 г. на его большой дом в Лиссабоне и все его товары и невольников за долги был наложен арест. Шесть лет спустя он вторично создал себе состояние после того, как предложил (как оказалось впоследствии, неудачно) 140 тысяч крузадо за табачную монополию в Рио-де-Жанейро. Он умер в мае 1760 г., не успев составить завещания, но оставив довольно богатое наследство своей семье и оставшись в памяти людей как один из богатейших и наиболее активных предпринимателей Лиссабона. Как обычно случается в подобных случаях, его старший сын и наследник отказался от карьеры купца и стал юристом и коронным судьей, получив статус дворянина.
Именно во времена диктатуры Помбала в 1750–1777 гг. появилась исключительная возможность для продвижения по социальной лестнице удачливых купцов, подрядчиков и предпринимателей. Всемогущий министр учреждал привилегированные торговые компании, чтобы ускорить формирование зажиточного класса торговцев. Акционерам, которые имели в компаниях более десяти долей, сразу же предоставлялось звание дворянина. Одним из наиболее успешных среди этих новых людей был друг и советник Помбала Инасиу Педру Кинтела, имевший подряды небывало прибыльной табачной монополии короля. Он был директором обеих компаний – Пернамбуку-Параиба и Пара-Мараньян; казначеем и администратором бразильской китобойной монополии; владел монополией на сбор соляного налога и был партнером различных бразильских откупщиков, сотрудничал с фирмой – экспортером табака в Испанию. Он занимал несколько важных торговых и административных постов и был тесно связан родственными узами и имел деловые взаимоотношения с зажиточным семейством Да Круш, протеже Помбала. Жаком Раттон, современник этих деятелей, рассказывает нам в своих воспоминаниях, что представители этих семейств придали «некоторую светскость и обходительность» португальской буржуазии, до той поры отсутствовавшие. «Другими словами, они ввели обычай устраивать светские вечера, и эта традиция распространилась и на другие классы общества, что позволило забыть о еще сохранявшихся мавританских обычаях и стать похожими на другие страны Европы, где общество отличалось изысканными манерами».
Довольно странно, что Раттон, французский купец, живший в Лиссабоне с 1747 г., не упоминает о декрете Помбала 1773 г., который уравнивал в правах «старых» и «новых» христиан. Этот освободительный акт должен был в большей степени повлиять на утверждение чувства самоуважения торговой буржуазии Лиссабона, чем рауты и торжественные приемы, которые устраивали князья-купцы Кинтела и да Круш. Мы уже обращали внимание, что уже в самом начале XVII в. слова «новые» христиане, «купец» и «коммерсант» (homem de negocio) часто значили одно и то же, как в повседневной речи, так и в официальных документах. На протяжении XVIII в. постепенно сложилось различие между homems de negocio, то есть финансистами и ростовщиками и простыми купцами и торговцами, жившими своей торговлей. Не всегда это различие было выражено резко и явно. Для удачного торговца было вполне достаточно иметь собственный дом недалеко от своей лавки и «благородные» манеры, чтобы быть причисленным к homem de negocio. В таких случаях это были уже «коммерсанты и зажиточные купцы» (homems de negocio е mercadores de sobrado), которые не занимались собственноручно взвешиванием товаров, их пересчетом, упаковкой и продажей, но нанимали для этого помощников». Те торговцы, что были истинными «старыми» христианами, как Мануэл де Башту Виана, стремились публично подчеркнуть чистоту своей крови и ради этого становились членами братств мирян или, что было даже лучше, чиновниками инквизиции, что он и сделал. Конечно, это не было само собой разумеющимся, что все купцы, считавшиеся «новыми» христианами, были в действительности евреями. Просто это был удобный предлог для завистливых конкурентов, чтобы оклеветать неугодного им человека. Тем не менее, как явствует из документов инквизиции и свидетельств современников, значительная часть самых богатых коммерсантов принадлежала к этой не пользовавшейся симпатией социальной группе еще и в XVIII в. Британские посланники в Лиссабоне в первые три десятилетия этого века постоянно подчеркивали в своих депешах, как, например, 1720 г., что «только богатых купцов здесь подозревают или склонны подозревать в иудаизме». Поэтому большинство из них старались «держать свои капиталы в других странах или в таком месте, где инквизиция не могла бы до них добраться». Многие были схвачены служителями Священной канцелярии, наиболее удачливым удавалось бежать вместе с деньгами или без них на английских кораблях, несмотря на неоднократные предупреждения о запрете принимать беглецов на борт. Но, как сообщал своему правительству в 1732 г. лорд Тайроули, английские капитаны постоянно игнорировали подобные приказы, «лишь только им предлагали кошелек с золотом, который всегда был и продолжает быть основным мотивом подобных действий».
