Критические высказывания иностранцев о невежестве и безразличии португальцев зачастую были поверхностны. Но и многие здравомыслящие иностранцы, хорошо знавшие страну и народ, придерживались тех же взглядов. Фрэнсис Перри, английский посол в Лиссабоне в 1670 г., как-то заметил, что «народ в такой степени нелюбознателен, что ни один человек не знает больше того, что ему просто положено знать». Более чем столетие спустя Жаком Раттон писал: «География, так широко представленная Камоэнсом в его эпической поэме, находится в таком пренебрежении в наши дни, что, когда я попытался купить карты у продавцов книг и типографов, все они отвечали, что карт у них нет. Они объясняли это тем, что на них почти нет покупателей, и потому они заказывают их в небольшом количестве, в зависимости от срока их реализации в своих лавках».
Адолфу Куэлью (1847–1919), первый известный португальский филолог, утверждал, что научные исследования и интерес, к ним проявляемый, – явления более поздние в истории португальского общества в сравнении с другими странами. Не составит труда привести достаточно доказательств в поддержку утверждения Мэри Брайерли, что «подавляющее большинство людей были не склонны к независимому мышлению, и, лишь за отдельными исключениями, они не только проявляли нежелание заниматься умственной деятельностью, но и не стремились разобраться в том, что они узнали».
Некоторые критические замечания иностранцев вполне могли быть отнесены, хотя бы и частично, к соотечественникам этих критиков. Обычный английский мелкопоместный дворянин XVII в., благородного происхождения, но не обязательно хорошо воспитанный, больше интересовался лошадьми и псовой охотой (имея также пристрастие к бутылке), чем какими-то книгами и манускриптами. Несомненно, по своему положению он считал себя неизмеримо выше преподавателя Оксфорда, не говоря уже о приходском священнике. Подобным образом подавляющее большинство европейцев, которые уезжали в колонии, пополняя население поселений, факторий и фортов, имели одну цель – улучшить свое материальное положение – и уж совсем не собирались писать книги, которые расширили бы горизонты познания. Тем не менее, согласно пословице о бревне в собственном глазу и сучке в чужом, убеждение в том, что Португалия отсталая страна (даже в большей степени, чем Испания), сохранялось среди многих людей на протяжении столетий. Это было верно как в отношении католиков, французов и итальянцев, так и протестантов, англичан и голландцев. Хотя Джакомо Леопарди (1795–1837) явно преувеличивал, когда писал о том, что никто и не подумает включить испанцев и португальцев в число цивилизованных народов мира. Подобное мнение-приговор вполне могло быть следствием фобии Помбала по отношению к иезуитам. В своих усилиях дискредитировать Общество Иисуса португальский диктатор время от времени прибегал в своей пропаганде к утверждению, что махинации отцов-иезуитов низвели интеллект португальца на уровень интеллекта «малабарцев, китайцев, японцев, негров Африки и индейцев Америки».
Критика интеллектуальной отсталости жителей его родной страны неизбежно распространялась и на обитателей колоний; и поэтому стоит рассмотреть, насколько она была оправданной. В любом случае при рассмотрении этого вопроса необходимо прежде всего подчеркнуть главенствующую роль церкви в Португалии и в ее заморских владениях, о которой в книге говорилось уже неоднократно. Традиционное и глубоко укоренившееся почтение португальца перед духовенством прекрасно отразил португало-бразильский писатель Нуну Маркес Перейра, чей Compendio Narrativo do Peregrino da America (Компендиум о паломничестве в Америку) выдержал пять изданий между 1728 и 1765 гг. Объясняя превосходство священнического служения, он писал:
«Если бы ангелы были способны испытывать зависть, представляется, что они могли бы завидовать только священникам. И смотрите почему. Пятью словами они могут низвести самого Бога до самих себя; другими пятью словами они могут открыть врата Неба перед грешником и закрыть для них врата Ада. Первые пять слов обозначают посвящение, а вторые пять – отпущение грехов. Может ли пребывать большая сила или царство в любом живом создании? Многие авторы утверждают, что если бы они увидели ангела и священника вместе, то отдали бы почести священнику в силу его власти».
Вспоминается похожая мысль Джеймса Джойса: «Ни один король или император на этой земле не имеет власти священника, служителя Бога, власти и авторитета, который может заставить великого Бога Царства Небесного снизойти на алтарь и пресуществиться в хлеб и вино».
Рукоположенный священник имел особое привилегированное положение в португальском обществе, что нашло выражение в народной пословице: «Самый плохой священник лучше, чем самый хороший мирянин». То, что высшее образование находилось в руках церкви, еще больше укрепило положение духовенства в обществе. Более того, церковь предоставляла больше возможностей для быстрого продвижения по социальной лестнице способному и честолюбивому юноше, выходцу из бедной семьи. При условии, что он мог доказать свою принадлежность к «старым» христианам, что касалось всех начиная с 50-х гг. XVI в. Самое высокое положение в церкви сохранялось за сыновьями и племянниками монархов с благословения римского первосвященника, независимо от того, были они законнорожденными или нет. Вторые сыновья высшей аристократии также могли сделать карьеру в церкви, как и в других странах. Даже глубоко благочестивый король Жуан III, который просил папский престол в Риме изменить свое отношение к непотизму и покончить с этим явлением, и тот продолжал материально поддерживать епархии и аббатства, чтобы, при случае, во главе их можно было поставить отпрысков аристократических родов, зачастую совсем не подходивших для этой роли.
Несмотря на то что духовенство было более образованным, чем миряне, имелись множественные исключения из этого правила, особенно в глухой сельской местности, где были бедные приходы, и между ними не существовало никакой конкуренции. Архиепископ Браги после посещения сельских приходов своего диоцеза сокрушался в 1553 г. о том, какой «вред несет с собой невежество большей части духовенства». Его преемник на кафедре, занявший его место семь лет спустя, блаженный Бартоломеу душ Мартиреш, горько сетовал, что «во время нашего посещения большей части архиепископии мы обнаружили, кроме всего того, что нам было уже известно, настоятельнейшую потребность в образованных проповедниках Слова Божиего и катехизаторах, как среди священников, так и мирян». Особенно это касалось горной провинции Траз-уш-Монтиш. Иезуиты утверждали, что сельские жители Бейры нуждались в элементарном религиозном образовании и что в этом отношении они ничем не отличались от вывезенных из Гвинеи негров-рабов. Духовные семинарии, основанные согласно решениям Тридентского собора, а также проповеди иезуитов, часто убеждавших своим личным примером праведной жизни, в какой-то мере улучшили положение дел. Но низкий интеллектуальный уровень большинства португальского духовенства, как в самой стране, так и в ее колониях, продолжал и в дальнейшем вызывать нарекания. В 1736 г. дон Луиш да Кунья зашел в своих высказываниях столь далеко, что начал сожалеть об отсутствии протестантской общины в Португалии, так как именно вызов, брошенный гугенотами католическому духовенству Франции, не позволил ему опуститься до «убогого» уровня его португальского собрата.
