Португальское частное домостроительство, довольно самобытное, не носит монументального характера церковной архитектуры и оборонительных сооружений. Как это было повсюду, бедняки ютились в жалких лачугах или в тесных комнатах доходных домов. Городские усадьбы дворян и зажиточных купцов были внушительными и занимавшими большую площадь, но с плохо организованным внутренним пространством и с небольшим количеством мебели, о чем свидетельствуют иностранцы, посещавшие Лиссабон, Байю и Гоа. Исключением из общего правила является отзыв П. Манди, писавшего о «красивейших домах», богато украшенных предметами японского и китайского декоративного искусства, которые он посещал в Макао в 1637 г. Точно так же исключительно эффектно смотрелись сельские фермы и старинные феодальные замки, построенные на бразильское золото в XVIII в., которые еще ждут своего исследователя-искусствоведа.
XVIII в. в Португалии был отмечен небывалым прежде всплеском национализма, который принимал формы себастианизма и мессианства, о чем будет рассказ в следующей главе. Разорительные войны с испанцами и голландцами и, как следствие, наступившая тяжелая экономическая депрессия не способствовали возобновлению научных и культурных контактов с другими государствами Европы. Хотя имевшиеся в это время тесные политические связи между португальским и французским дворами содействовали усилению культурного влияния Франции в ущерб испанскому. Неудачное участие Португалии в Войне за испанское наследство стало еще одним тормозом дальнейшего развития страны. Но годы мира, наступившие после заключения в 1713 г. Утрехтского мирного договора, пришлись на начало разработки месторождений золота и алмазов в Бразилии. Подобное развитие событий породило чувство безопасности и уверенности в своих силах не только у короля Жуана V, но и в народе, в самой стране. Это, в свою очередь, создало более благоприятные условия для восприятия идей и влияний других стран. В золотом веке короля Жуана V мы видим проявление в среде аристократии и высших слоев буржуазии, пускай и скромное, жажды знаний и интереса к культурному миру за Пиренеями.
Эти люди, получившие уничижительное прозвище estrangeirados (которое можно перевести и как «сочувствующие и поступающие как иностранцы»), имели в своих рядах посла дона Луиша да Кунья (1662–1740), четвертого (1673–1743) и пятого (1689–1742) графов Эрисейра и третьего графа Асумара (1688–1756). То ли из-за того, что они проживали за границей, или в результате знакомства с книгами и идеями иностранных авторов (в основном французских), они стали недовольны культурной изоляцией Португалии и захотели, чтобы Португалия встала в один ряд с наиболее развитыми государствами. Многие из них – и аристократы, и представители буржуазии – с готовностью подписались бы под многими идеями Луиша да Кунья. Для них он был, в некотором смысле, оракулом. Он изложил свои идеи и критические замечания на бумаге к концу своей долгой жизни, и они ходили в списках среди его друзей и сторонников, хотя были отпечатаны только в XIX в.
Да Кунья критиковал деспотическое отношение короля Жуана V к своему окружению, король редко консультировался с государственным советом. Да Кунья был настроен критически по отношению к аристократам из «старых» христиан, которые называли себя пуританами и отказывались породниться с любым семейством, члены которого имели примесь крови «новых» христиан. Он критически отзывался о жестоких действиях Священной канцелярии и презрительно относился к идальго, которые соревновались за честь стать чиновником инквизиции. Он критиковал то, что он называл «безудержными амбициями» иезуитов, и их податливое богословие, которое было причиной того, что они снисходительно относились к королям и принцам, будучи их исповедниками, и были непреклонными в отношении простых людей. Он обличал все недавно образованные монашеские ордена, которые, по его словам, владели почти третью всех земель Португалии, и невежество монахов и белого духовенства. Он сожалел о провале правительства в деле развития сельского хозяйства и промышленности, что тем самым низводило Португалию к роли «самой доходной колонии Англии».
Estrangeirados стремились распространять в Португалии научные и философские труды Бэкона, Галилея, Ньютона, Гассенди и других авторов, реформировать высшее образование, преподавать философию отдельно от теологии и ввести новые предметы в программу преподавания. Конечно, между ними были расхождения в некоторых вопросах, а некоторые пошли значительно дальше в своих стремлениях. Мартинью де Мендонса (1693–1743), книга которого Apontamentos para a educacao dum menino nobre («Заметки о воспитании благородного юноши», 1734, переиздана в 1761 г.) основывалась на труде Джона Локка «Мысли о воспитании», с которой Мендонса познакомился во французском переводе, был убежденным «старым» христианином, гордившимся своим членством в инквизиции. С другой стороны, Алешандре де Гусман (1695–1753), который происходил из «новых» христиан, был более критично настроен в отношении клерикального обскурантизма. То же самое можно было сказать и о докторе Антонио Рибейро Санчесе (1699–1782), который придумал выражение parvoice de frades («монашеское безумие»), что стало боевым кличем либералов XIX в. Его религиозные воззрения к концу жизни приняли форму деизма. Двое представителей семьи Эрисейра, отец и сын, были благочестивыми католиками, но они разделяли мнение большинства estrangeirados, что многим еретическим авторам можно доверять без всякого опасения, если они не ставят под сомнение основные догматы веры.
Отношение короля Жуана V к этим «иностранствующим» деятелям было двойственным, что отражало двойственность его натуры. Его быстрый и живой ум, по словам лорда Тайроули, представлял живой контраст его ненормальной приверженности католицизму, что было результатом его воспитания, которым занимались священники и женщины. Он намеревался стать абсолютным монархом в стиле Людовика XIV, и по этой причине он не доверял, как правило, высшему дворянству. Он подбирал советников из людей разного сорта и состояния, включая своего valet de chambre (камердинера) и личного секретаря Алешандре де Гусмана, итальянского иезуита Карбоне и кардинала да Мота. Одно время он удалил от двора почти всю высшую аристократию и удачно скрывал свою личную неприязнь к двум «просвещенным» графам Эрисейра. Все же, иногда, он прибегал к их совету, хотя и не всегда следовал ему. Он обещал старшему графу Эрисейра, что оплатит все расходы на перевод на португальский язык и издание всех трудов Фрэнсиса Бэкона. Но свое обещание так и не выполнил.
Жуан V был антисемитом в самой реакционной форме и постоянно посещал аутодафе. В то же время он покровительствовал (на расстоянии и изредка) еврейскому ученому Якобу ди Каштру Сарменту, находившемуся в изгнании в Англии. Король щедро жертвовал на библиотеку монахов-ораторианцев в Лиссабоне и тайно поддерживал новые методы их обучения; но в других вопросах он продолжал поддерживать иезуитов. Он принял предложения главного инженера Азеведу Фортеша (1660–1749) по реформированию преподавания математики, военно-инженерного дела и астрономии, одновременно он тратил большие суммы денег на приобретение карт, лоций и различных научных инструментов из-за границы, но не все проекты были профинансированы до конца. Он положил начало картографированию внутренних областей и границ Бразилии, отправив группу специалистов для геодезической съемки на местности, но он так и не смог выполнить обещание, данное Азеведу Фортешу, что он профинансирует топографическую съемку самой Португалии. Король основал Королевскую академию истории в Лиссабоне в 1720 г., все пятьдесят членов которой были освобождены от всякой внешней цензуры, включая цензуру инквизиции. Эта академия должна была написать полную историю Португалии и ее заморских владений. Был привлечен большой материал по церковной истории и истории развития общества, включены сведения по географии, этнографии и естествознанию. К большому сожалению, многие из дворян и священников, получившие звания академиков, не имели необходимой подготовки для выполнения поставленной перед ними задачи. Их собрания выродились в сплошные восхваления друг друга и составление панегириков королевской семье.
