Глеб так и этак вертел в уме карту окрестных дорог, но последний отрезок пути тонул в густом тумане. Так или иначе выходило, что теперь он находится где-то в окрестностях Звенигорода, откуда до Москвы было рукой подать. Глеб вздохнул: с таким же успехом он мог находиться в Австралии или на обратной стороне Луны.
Он напрягся. В мысли об Австралии ему почудилось что-то знакомое, странным образом связанное с его нынешним положением. Глеб принялся ворошить недавние воспоминания, пытаясь отыскать то, что касалось Австралии, но тщетно: воспоминание ускользало, никак не даваясь в руки. Тогда Слепой бросил это занятие. Бесполезно гоняться за ускользающей мыслью: она будет юлить и прятаться, пока не сведет вас с ума. Гораздо проще повернуться к ней спиной и сделать вид, что занят чем-то посторонним. Тогда неуловимая мысль соскучится, подкрадется к вам со спины и снова начнет дразниться, и вот тут-то, если быть начеку, ее можно ухватить за хвост.
Глеб стал думать о Звенигороде. Думать тут было особенно не о чем. Слепой пару раз бывал здесь проездом и не заметил в городе никаких достопримечательностей. Что, спрашивается, можно было построить в окрестностях Звенигорода? В принципе, все, что угодно, от военного завода до НИИ по проблемам искусственного интеллекта. Правда, Глебу как-то не приходилось слышать об искусственном разуме, которому требовались бы вот такие помещения с мягкими и явно звуконепроницаемыми стенами… Может быть, это комната отдыха профессорского состава?
Бордель, решил он. Просто роскошный загородный бордель, где сильные мира сего могут расслабиться, не боясь, что их услышат и увидят разные плебеи. А камеры по углам для порядка, чтобы сильно не расслаблялись…
Испытанный прием помог. Все части головоломки со щелчком встали на свои места, и Глеб с предельной ясностью вспомнил переданный одним из местных телевизионных каналов репортаж о начале строительства элитного реабилитационного центра для алкоголиков и наркоманов в окрестностях Звенигорода. Возможно, если бы он смотрел этот репортаж, ему было бы легче догадаться, куда он попал, но репортаж он не смотрел, а слушал краем уха, одновременно жаря на кухне скворчащее мясо и насвистывая себе под нос из “Травиаты”.
Глеб хмыкнул и энергично почесал за ухом. Теперь ему было ясно, при чем здесь Австралия. Ведь этот самый центр строился как раз по австралийскому проекту, купленному за большие деньги в самом Сиднее. Помнится, Ирина не скрывала своего недоумения по этому поводу. “Сумасшедший дом, – говорила она. – Зачем это было нужно – покупать проект у австралийцев? На эти деньги можно было построить три таких центра. Неужели у нас нет своих архитекторов? Получилось бы гораздо дешевле и, уверяю тебя, ничуть не хуже. Даже лучше, если учесть качество наших стройматериалов и особенности климата”. – “Не забудь еще про особенности национального менталитета, – с самым серьезным видом сказал ей тогда Глеб. – Центр-то строится не для нас с тобой, а для тех, кто может себе позволить спрыгивать с иглы, лежа под кварцевой лампой в двух шагах от голубого бассейна. И потом, нужно же где-то отмывать деньги!” – “Какое счастье, что этот центр строится не для нас!” – воскликнула Ирина. Они немного посмеялись над перспективой вдвоем угодить в наркологический диспансер, и через час телевизионный репортаж был благополучно забыт.
"Итак, что мы имеем? – думал Глеб, лежа на спине и разглядывая модерновый подвесной потолок. – Мы имеем почти завершенный медицинский центр и какую-то странную возню вокруг него. Разумеется, тут отмыли не один миллион теневых долларов, и, похоже, кто-то кого-то крупно кинул.
Кинул, а теперь боится последствий. И тут на сцене появляюсь я со своим удостоверением, “мустангом” и “кольтом” – этакий набитый деньгами ковбой из внутренних органов, платный вышибалыцик мозгов, и заинтересованные лица немедленно приходят к выводу, что последствия, которых они боялись, уже наступили. Просто придушить меня подушкой они, судя по всему, пока побаиваются – как бы не стало хуже. И вообще, куда я денусь? Я сижу под замком, а они спокойно ждут развития событий. Черт, до чего же не хватает информации!
Лежа на спине, можно сочинить целый роман, выстроить миллион непротиворечивых версий, а в конце концов окажется, что все эти домыслы не стоят выеденного яйца. Нужно что-то делать, вот только непонятно, что именно и, главное, как. Остается только тянуть время и надеяться на то, что мой господин полковник наконец разыщет меня и вызволит из этого уютного гнездышка. Что-то долго он меня ищет. Три дня уже, между прочим, а от него ни слуху ни духу. Неужели меня опять списали?"
В последнее время эта неприятная мысль посещала Глеба все чаще. Пуганая ворона, как известно, куста боится. И потом, если бы у Малахова вдруг возникло желание избавиться от своего агента, лучшей ситуации было просто не найти. Ушел человек на задание и не вернулся, а все, что от него осталось, это винтовка с глушителем и несколько пятен крови на снегу…
"К черту, – сказал себе Глеб. – Это уже самая настоящая хандра, причиной которой всегда было, есть и будет обыкновенное безделье. Потеряли его, бедняжку, на целых три дня… Ты сам-то только через три дня сообразил, куда тебя занесло, да и то еще вопрос, верно ли твое предположение. И как Малахову тебя искать, если, кроме него, про тебя никто не знает? Самому рыскать по окрестностям? Так ведь он не пенсионер и не дачник, у него своих хлопот полон рот”.
Глеб встал. Чертовски хотелось курить. Чтобы не думать о сигарете, он подошел к двери и попытался допрыгнуть до укрепленного над ней кронштейна. Грудная клетка немедленно ответила вспышкой боли, и ему пришлось некоторое время постоять, согнувшись в три погибели и привалившись плечом к стене. Его прошиб холодный пот, и как-то сразу стало ясно, что для упражнений на перекладине он еще не созрел. Это раздражало не привыкшего подолгу болеть Глеба, но ему оставалось только смириться: лечить переломы усилием воли он не умел.
Отдышавшись, Глеб принялся расхаживать по комнате, стараясь не замечать боли в боку. На ходу думалось немного лучше, но мысли все равно бегали по замкнутому кругу, словно и их заперли на замок в узком пространстве черепной коробки.
В случае чего, думал Глеб, уйти будет не так уж сложно. Достаточно отвинтить от топчана ножку. Накануне он проверил болты крепления и понял, что при желании это можно будет сделать. Отвинтить ножку и гвоздануть ею по темечку красно-синего вертухая, а еще лучше – бородатого доктора, который, похоже, в курсе всех нюансов. Во дворе, судя по всему, все время есть какая-то техника, а на легковом автомобиле можно будет добраться до Москвы даже в трусах, не рискуя отморозить разные интересные части тела. Кстати, доктора можно будет не только от души треснуть по макушке, но и обстоятельно расспросить о том, что здесь происходит. За дверью наверняка будет стоять красно-синий мордоворот, но, судя по всему, это помещение нарочно выстроено таким образом, чтобы в коридор отсюда не просачивалось ни единого звука.
Глеб остановился посреди комнаты и, заранее зажмурившись, резко взмахнул рукой. Оказалось, что жмурился он не напрасно: его опять скрючило, да так, что он едва доковылял до своего топчана. Все-таки боец из него теперь был никудышный, и вариант, с применением силы следовало отложить на самый крайний случай.
