– Эй, Федя! Федор, слышь! Да ты спишь, что ли?
Глеб продолжал размеренно дышать носом. Колян еще немного постоял в дверях и тихонько ушел. Щелкнул замок, и стало тихо.
Сиверов изображал спящего еще минут двадцать. Конечно, мордатый Колян вряд ли пошел бы на такую изощренную хитрость, но полная внезапность была единственным оружием Глеба, и он решил на всякий случай перестраховаться. Если красно-синий умник все еще здесь, притаился в углу со шприцем и ждет, то его ожидает сюрприз: ждать умеет не только он.
«Кстати, – подумал Глеб, – а что было в шприце? Надо же, как тонко! Не нож, не удавка, не обыкновенная подушка, в конце концов, а шприц! Либо наш Колян большой эстет, что на него совершенно не похоже, либо кто-то пытался придать делу видимость несчастного случая: какой-нибудь сердечный спазм, стало человеку плохо в туалете, упал, ударился башкой об унитаз или просто об пол, вот и откинул ненароком копыта. Чем же они его? Это же нужно что-то такое, что нельзя обнаружить при вскрытии!»
Поняв, что ждать больше нечего, он “проснулся”. Палата была пуста, в окно светило ни с того ни с сего решившее объявиться солнце. Глеб сел на постели, завернувшись в одеяло, и честно попытался припомнить, чем можно отравить человека, не оставив при этом никаких следов. В результате он вынужден был признать, что фармацевт из него никудышный, сполз с топчана и смотрел в окно до тех пор, пока ноги у него совершенно не заледенели.
* * *
В холле было пусто.
Напротив, у большого, от пола до потолка, полукруглого окна стояло кресло, в котором должен был сидеть, но почему-то не сидел охранник. “Все ясно, – подумала Ирина. – Алешенька, муженек ненаглядный, хотел то ли поговорить, то ли просто набить мне физиономию, и не желал, чтобы при этой процедуре присутствовали посторонние. Посторонние, потусторонние… Конечно, звукоизоляция здесь так себе”.
Она задвинула засов, стараясь делать это совершенно бесшумно. Стальной язык легко скользнул в паз, и у Ирины вдруг закружилась голова, словно она заглянула в глубокое ущелье. Ноги на мгновение сделались ватными, и ей пришлось напомнить себе, что время работает против нее, чтобы заставить себя сдвинуться с места.
Путь налево, конечно же, был зауазан. Там была парадная лестница, и именно там наверняка обретались оба охранника. Воевать с ними Ирине не хотелось, да и надобности в этом не было, поскольку прямо за углом, скрытая выступом стены, проходила еще одна лестница – не такая красивая, без мраморной отделки и вообще лишенная каких бы то ни было изысков, но зато ведущая прямиком в гараж. Это было именно то, что нужно, и Ирина двинулась направо.
Этой лестницей пользовались редко. Она была серая, бетонная и довольно пыльная. Стены здесь попросту, по рабоче-крестьянски, обшили сосновой вагонкой. На лестнице было темно, как в угольном подвале, и Ирина продвигалась на ощупь, придерживаясь рукой с зажатым в ней пистолетом за шероховатую стену. Свет она по вполне понятным причинам зажигать не стала.
Впереди показалось размытое пятно электрического света, сочившегося из-за декоративного выступа стены – такого же, как на втором этаже. Ирина пошла еще осторожнее, поскольку какой-нибудь не в меру ретивый охранник мог обнаружиться где угодно.
Благополучно миновав первый этаж, она наконец добралась до дверей гаража. Эта дверь никогда не запиралась, не была она заперта и теперь, и Ирина тихо порадовалась такому постоянству.
В обширном пятиместном гараже было сумрачно и тихо. В свете дежурных ламп тускло поблескивали любовно отполированные крыши и капоты автомобилей. Здесь стояла “ауди” Губанова, два джипа охраны, а также “мерседес” и “вольво”, принадлежавшие лично губернатору. Ирина подумала, что было бы недурно вывести все, чем она не может воспользоваться, из строя, но это была одна из тех идей, которые легко претворяются в жизнь только на киноэкране. Лично ей хотелось только одного: поскорее убраться отсюда. О том, чтобы ползать между машинами, ковыряя колеса какой-нибудь железкой, страшно было подумать. Ее побег мог обнаружиться в любую минуту, сюда могли просто зайти.., нет, времени на диверсионно-подрывную работу у нее не было, точно так же, как и на то, чтобы связать любимого супруга и хорошенько заткнуть ему пасть. В конце концов, главное – добраться до шоссе, а там пускай ищут ветра в поле. Карманных денег, которые, оказывается, носит при себе ее муженек, нормальному человеку без завышенных запросов хватит месяца на полтора, а то и на все два. А если курить не “парламент”, а что-нибудь попроще, и пить не “Хенесси”, а водку, на эти деньги можно протянуть чуть ли не полгода.
Машину, конечно, придется бросить, и черт с ней – она насквозь провоняла губановским одеколоном и дымом его сигарет.
Ирина открыла ворота, стараясь как можно меньше громыхать и лязгать. Ворота были сделаны по старинке, без всех этих жужжащих и завывающих электромоторов и предупреждающих звонков, так что ей более или менее удалось справиться со своей задачей. По крайней мере, на шум никто не прибежал. Ирина села за руль белой “ауди” и вставила ключ в замок зажигания.
Голова у нее продолжала слегка кружиться от избытка адреналина, тело было легким, почти невесомым. Она с ранней юности привыкла считать себя хозяйкой собственной судьбы и никогда не думала, что ей придется доказывать свое право распоряжаться собой. Но этот день настал, и она не собиралась отступать. Губернатор Бородич мог бы гордиться своей дочерью: упорством и силой характера она пошла в него.
Двигатель послушно завелся с полуоборота, машина едва ощутимо завибрировала. Спохватившись, Ирина запустила руку под приборный щиток и щелкнула тумблером противоугонного устройства, которое перекрывало подачу топлива через минуту после запуска двигателя. Она не водила автомобиль уже довольно давно – с самого начала лета. В последний раз сев за руль, она совершенно ничего не соображала и съехала с моста в какой-то ручей, после чего разъяренный Губанов отобрал у нее и ключи, и права.
Немного позднее он отобрал у нее свободу, сделав это так просто и непринужденно, словно и вправду имел на это право.
"Ауди” мягко выкатилась со двора и крадучись поползла по подъездной дорожке. В свете освещавших пустой заснеженный двор мощных ламп лежавший на соседнем сиденье пистолет тускло поблескивал вороненым стволом. Ирина неплохо владела оружием и даже имела когда-то собственный пистолет, и не какой-нибудь дамский “браунинг” или иную пукалку двадцать второго калибра, а солидный и смертоубойный “бульдог-0,38”, из которого выбивала в среднем восемьдесят пять из ста с расстояния в двадцать метров. Когда твой папа – губернатор, а муж работает в ФСБ, можно научиться стрелять хоть из гаубицы, было бы желание. У Ирины такое желание было, но с револьвером пришлось расстаться после того, как однажды она устроила пальбу в городской квартире отца и перебила весь его фарфор и дурацкие статуэтки, подаренные к разным юбилеям.
Помнится, это было отменное развлечение, и Ирина не испытывала по этому поводу никаких угрызений совести. Она вспомнила, как неприлично, не по-губернаторски орал в тот раз на нее отец. У него были странные аргументы. “Что бы ты сказала, если бы каждый принялся у себя дома палить из пистолета?” Она бы ничего не сказала, а пошла бы и купила себе баллистическую ракету. Ирина Бородач – это никакие не “все”, что бы это слово ни означало.
