Он загнал на место обойму, проверил предохранитель и затолкал пистолет в кобуру. Лишь покончив с этим делом, он наклонился к жене и внимательно осмотрел вздувшийся кровоподтек на ее правом виске. Кость была цела, Ирина дышала глубоко и ровно, и можно было не сомневаться, что с ней все будет в порядке. А если даже и нет, то доктору Маслову все равно давным-давно пора заняться своей главной пациенткой. Сегодняшний дикий случай переполнил чашу терпения майора Губанова.
Не особенно церемонясь, майор перевернул жену на живот и снял с нее наручники. Он не хотел быть излишне жестоким, хотя видит бог, Ирина заслужила наказание. Пусть бы посидела пару дней без пищи, со скованными за спиной руками, в полном одиночестве, не видя ни одного человеческого лица и даже не имея возможности без посторонней помощи снять штаны, чтобы облегчиться. Ей было бы очень полезно понюхать, как пахнет ее собственное дерьмо, медленно подсыхающее внутри этих самых штанов.
Наверное, он бы так и поступил, если бы не ее папаша. Старый козел, как ни смешно это звучит, все еще без ума от своей дочери и, конечно же, не позволит, чтобы от его куколки пахло чем-нибудь, кроме французских духов.
Губанов выругался вслух и вышел из комнаты, от души хлопнув дверью.
Сидевший в кресле у полукруглого окна Соловей вскочил и вытянулся по стойке “смирно”, старательно глядя куда-то в сторону. Губанов удивился было, но потом вспомнил, на кого он похож в своей залитой вином рубашке, с перекошенной рожей и прижатым к затылку носовым платком, и перестал удивляться. Строго говоря, ситуация была препоганейшая: теперь охрана пойдет мести языками, с наслаждением перебирая мельчайшие подробности ночного происшествия, и слух может ненароком просочиться наружу.
У Губанова появилось нехорошее предчувствие: ситуация развивалась черт знает как и постепенно стала напоминать готовую захлестнуться у него на шее петлю.
– Не спускать глаз, – коротко приказал он, с ожесточением задвигая засов. – И не болтать. Все ясно?
– Так точно, – сказал Соловей. – Не беспокойтесь, Алексей Григорьевич, – добавил он другим тоном и посмотрел Губанову прямо в лицо честными серыми глазами. Слишком честными, как показалось майору. – Вы же знаете, наши ребята – могила. Лопатина жалко.
– Лопатина жалко, – согласился Губанов, которому было в высшей степени наплевать на судьбу так неловко наскочившего на пулю прапорщика. – Спасибо, Соловей.
Губанов поднялся на третий этаж и двинулся по коридору, нарочно тяжело ступая по блестящему паркету. Свет в коридоре не горел, в углах жутковато шевелилась черно-фиолетовая тьма, а на полу лежали голубоватые прямоугольники, перекрещенные тенями оконных переплетов.
Майор на секунду замедлил шаг и закурил. У сигареты был вкус сушеного навоза пополам с конским волосом.
– Черт знает из какого дерьма их делают эти американцы, – зло пробормотал майор и двинулся дальше, громко стуча каблуками и вдыхая дурманящий запах подсыхающего на рубашке красного вина.
Затылок ломило со страшной силой, и все, чего ему хотелось в данный момент, сводилось к стакану коньяка, теплому душу и мягкой постели. К сожалению, ему еще предстоял довольно сложный разговор, откладывать который до утра майору очень не хотелось.
Дверь в гостиную была открыта, и из нее пробивалось трепещущее красноватое свечение, бросавшее на натертый паркет теплые оранжевые блики. Оттуда доносилось негромкое потрескивание и пахло живым огнем. Губанов поморщился: ну конечно! Боги восседают на Олимпе, греясь у камина и предоставив смертным самим ковыряться в их божественном дерьме. Харе Кришна, так сказать…
Он вошел в гостиную, твердым шагом приблизился к придвинутому почти вплотную к огню низкому столику и опустился в глубокое кресло, из которого поднялся пару часов назад, чтобы, как выяснилось, отправиться навстречу приключениям.
Шахматной доски на столике уже не было, зато квадратная бутылка была на месте, и ее содержимое горело на просвет глубоким янтарным огнем, вызывая одним своим видом мучительную жажду. В камине весело полыхали березовые дрова, и седая шевелюра сидевшего напротив губернатора светилась, как нимб святого. Бородич был одет в роскошную шелковую пижаму и вид имел самый респектабельный: в одной руке красиво дымится сигарета, в другой отсвечивает янтарем широкий шестиугольный стакан, в котором тихо побрякивают кусочки льда, губы твердо поджаты, глаза задумчиво смотрят в огонь-Губернатор сделал аккуратный глоток из своего стакана, без стука поставил его на столик, придвинул к себе чистый стакан и, подхватив специальными щипчиками, положил в него несколько кусков льда из стоявшего рядом серебряного ведерка.
– Что там у вас происходит? – негромко спросил он, протягивая руку к бутылке.
Губанов отрицательно покачал головой, взял стакан, задумчиво заглянул в него и одним резким движением вытряхнул лед в камин. В камине зашипело, губернатор удивленно приподнял густые брови, а майор отобрал у него бутылку и наполнил стакан до краев.
– Ваше здоровье, – сказал он и без отрыва осушил стакан до дна с таким видом, словно в нем был холодный чай, а не благороднейший скотч.
Губернатор наблюдал за ним с растущим недоумением, все сильнее хмуря брови и барабаня пальцами по мягкому подлокотнику кресла.
– В чем дело, Алексей? – спросил он. – Что за странные манеры? И почему ты в таком виде?
Губанов перевел дух, небрежно брякнул стакан на стол и глубоко затянулся сигаретой.
– Ирина сбежала, – сообщил он. Дым, клубясь, вырывался у него изо рта вместе со словами. – Дала мне по черепу, забрала пистолет, села в машину и укатила. Хорошо, что бак был почти сухой.
– Как это могло произойти? – севшим голосом спросил Бородич.
– Вот что, папаша, – неожиданно резко ответил майор. – Хватит бабушку лохматить, мне это надоело. Ваша дочь застрелила охранника. Она расстреляла полобоймы, но попала, к счастью, только один раз.., зато сразу наповал. Надеюсь, ситуация ясна? Все произошло в присутствии пятерых свидетелей. Знаете, что будет, если она попадет под суд? Я вам скажу. Мы сядем все вместе, причем надолго. С ней надо что-то делать. Она просто опасна, Иван Алексеевич.
– Опасна… – эхом повторил губернатор. Голос у него был совершенно убитый – такого оборота он явно не ожидал. – Но как же быть, Алексей?
– Вот об этом-то я и хотел с вами поговорить, – сказал Губанов, снова беря в руку бутылку.
* * *
В семь тридцать утра в палату, как обычно, принесли завтрак. Принес его вовсе не плечистый Колян, который вчера утверждал, что его назначили постоянным помощником доктора, а какая-то унылая личность с вислым лиловым носом и впалыми, синеватыми от щетины щеками. На личности была знакомая красно-синяя роба, на жестких смоляных волосах криво сидел строительный подшлемник, из-под которого высовывалась заткнутая за ухо сигарета. “Турок” все время шмыгал своим чудовищным носом, из которого текло, как из неисправного крана, и Глеб с сомнением посмотрел на принесенную им пищу: стоит ли ее есть, или лучше сразу выбросить в унитаз? Впрочем, еда была закрыта крышкой, и Глеб решил, что стоит все-таки рискнуть и попробовать.
